Филип Рот превратил психоанализ в сальный еврейский анекдот

<BR><BR>Один из самых радикальных романов современного американского прозаика -- роман Филипа Рота "Случай Портного" о еврейском мальчике, прошедшем путь от маминой спальни до кушетки психоаналитика, можно было бы назвать эротическим, если бы он не был столь иронично откровенным.<BR>Ироничное изложение в новом переводе Сергея Коровина не затмевает ненависти героя ко всему окружающему: он ненавидит американских евреев, ненавидит гоев, ненавидит себя и всех своих женщин. Психоанализ (а роман построен как обращение героя к доктору) он тоже, кажется, ненавидит -- потому, что переворачивает "с ног на голову". То, что доктор-психоаналитик должен (по основателю психоанализа Фрейду) вытягивать из пациента "клещами", забираясь в его сны и подсознание, Алик совершенно сознательно "вываливает на голову" несчастного, как бы издеваясь: "И что вы теперь будете делать, доктор?"<BR>Герой романа ощущает себя персонажем еврейского анекдота: все бытовые и психологические проблемы еврейской диаспоры, анатомия и физиология изложены без тени смущения. Герой подробно рассказывает и о том, как его папаша страдал запорами и вынужден был торчать на унитазе со свечкой в заднице, и о том, как в детстве "мама щекотала его пипочку", и о том, как сам он, повзрослев, "принес в жертву галлон спермы на белый алтарь унитаза".<BR>Однако к концу роман становится все менее забавным. Отсутствие интимности превращает изложение в похабный анекдот. Исповедальность романа наводит на мысль об идентичности автора лирическому герою, однако же не хочется представлять себе автора столь омерзительным. Впрочем, омерзительность сия нарочита, а нытье, страдание и приземленная откровенность призваны вызвать сочувствие и симпатию: я хочу, чтобы меня любили паршивого, пакостного, с моими гадкими мыслями и непрерывными мастурбациями, с моим огромным носом и нежеланием жениться.<BR>Роман был написан более 30 лет назад и к российскому читателю явно опоздал даже в предыдущем издании. Появись он на гребне повального интереса к сексуальности, психоанализу и иудаизму, -- его успех превзошел бы все ожидания. Нынешний же читатель к мастурбации, Фрейду и еврейским штучкам не то чтобы равнодушен, но "видал и не такое", позволяет закрыть глаза на откровенные непотребства. Петербургского же читателя, несомненно, развеселит еще одно совпадение: фамилия доктора, к которому обращается лирический герой, Шпильфогель переводится как "птичка-игрунок". Что заставляет невольно вспомнить популярного сексолога Льва Щеглова. (В.З.)