Импортозамещение — тупиковый путь

Хорошо у вас идут дела из–за эпидемии гриппа в Петербурге?

— Да что хорошего, все болеют, я с мокрыми ногами второй день. Не люблю грипп, хотя у нас есть препараты, которые пользуются спросом во время горячего гриппозного сезона. Но при такой панике среди населения всегда возникает проблема пустого склада. Я не знаю, оправдан ли такой ажиотаж. Мой знакомый 3 года назад защищал кандидатскую в НИИ гриппа. По его словам, при прохождении эпидпорога выделяются деньги на диагностику генотипа вируса для 4% пациентов. Остальным ставят диагноз по старинке, на основании симптомов. О какой точности может идти речь? Диагностировать нужно всегда, плюс смотреть, какой именно штамм вируса, потому что от этого зависит выбор препарата. У нас же этого не делают. Пресса еще активно подогревает панику — грипп, грипп…

Неужели вы не заинтересованы в быстром росте продаж?

— Мы каждый год стабильно получаем прибыль. "Цитомед" построил один завод в Финляндии, достраивает второй под Петербургом. У нас средний бизнес. И 50% населения в мире работает в таких компаниях, как наша. Фактически это семейный бизнес, когда собственник и сотрудники лично знают друг друга. Поэтому и отдача больше, и социальные вопросы решаются гораздо эффективнее. В прошлом году мы, например, вплотную занялись профориентацией.

Следующее поколение не подготовлено должным образом, плюс много эмигрировало. Поэтому сейчас браться за воспитание кадров приходится уже со школы. Совместно с петербургской фармакадемией "Цитомед" запустил творческий конкурс для старшеклассников. Лучшим оплачиваем обучение в вузах. Так что наша небольшая компания одновременно и налоги платит, и заводы строит, и инициирует социальные проекты, и никакой помощи от государства не получает.

А заемные средства используете?

— Нет. В "Вертексе", где я возглавляю совет директоров, у нас большой кредит от ЮниКредит банка. А в "Цитомеде" нет. Это принципиально. Потому что ставки немыслимые, такого нигде нет в мире. Мы построили площадку в Финляндии, и нам есть с чем сравнивать.

Какие в Финляндии сложности?

— Там все можно очень быстро построить, получить разрешение на эксплуатацию. Но валидация производства по системе GMP, получение разрешений на производство лекарств — очень сложная и скрупулезная процедура.

Но мы пришли туда научиться, подготовить специалистов, которых я бы очень хотел перевезти потом в Россию. Мы пока запустили только одну линию из четырех, выпускаем препарат в капсулах. Все, что сейчас продается в России, производим на европейской площадке, с европейским качеством.

А когда начнут работу остальные три линии в Финляндии?

— Так как мы производим активные субстанции для своих лекарств сами, запуск производства напрямую зависит от того, когда у нас получится подготовить к экспорту в Европу активную субстанцию, разработанную в России. Мы аттестовали пока только две субстанции. Вторая очень сложная, это ветеринарная субстанция, которая требует множества согласований, разрешений в европейской зоне. Мы практически все это прошли и в ближайшее время отправим первую партию для тестов, приступим к валидации.

Какие–то новые продукты выводите на рынок?

— Да, в марте должен выйти интересный продукт, который не только снимает воспаление в простате, но и впрямую влияет на репродуктивную функцию. Препарат уже прошел клинические испытания третьей фазы. Их результаты, в том числе проверка по современному МАР–тесту, дают основание назначать препарат при аутоиммунных формах мужского бесплодия. А это 8% всех случаев в мире. В этом году мы разошлем препарат во все центры репродукции, будем ждать, чтобы потом показывать уже именно эти результаты — детей, которые родились, а не просто цифры. А женщины начнут рожать, я не сомневаюсь в этом.

Почему вы перенесли открытие завода в России?

— Разрешительные процедуры и обязательства государства по отношению к инвесторам и нарушаются, и безумно затянуты. В петербургском фармкластере за заборами уже построенных современных предприятий сейчас то же самое, что было год назад, 2 года назад, 3 года назад, — грязь по колено. Мы взяли там уголочек, сами подтащили дорогу из никуда в никуда. Но формально ее не существует.

По этой причине пожарные не могут подъехать к нам, если что–то случится, и вводить объект в эксплуатацию они тоже не могут. На карте в генплане нарисована другая дорога, которой нет и, может быть, еще 5 лет не будет, а наша дорога не нарисована. Мы, конечно, пытаемся найти компромиссы. Вот потратили год, первую очередь разрешено ввести в эксплуатацию. Думаю, в ближайшее время технические сооружения — котельные, энергопитание, склад — также будут сданы. Весной–летом попробуем запустить производство, монтаж оборудования уже идет.

Какой свой препарат считаете блокбастером?

— "Цитовир" у нас отлично продается, около 5 млн упаковок в год, его детская форма очень популярна. Свой препарат мы пока не рекламировали. Если будет активная реклама, у нас не хватит препарата. Кстати, соотношение затрат на рекламу и объема продаж у нас все эти годы уникальное. В основном реклама всех ведущих брендов, которые вы видите по телевизору, составляет 20% от их цены. А мы все свободные деньги в заводы вкладываем.

Как сильно росла стоимость ваших лекарств?

— Мы, конечно, дрогнули. В 2015 году, несмотря на все эти безумные всплески, мы повысили цену только на 3%, а в этом году — на 10%. Иначе нам придется брать кредиты.

Какой оборот компании в 2015 году?

— Около 1,5 млрд рублей. Но это отгрузки. Деньги мы увидим только через 150 дней. Мы не знаем, что будет с тех объемов, которые мы отгрузим сегодня.

Российский фармрынок семимильными шагами идет к монополизации. Крупнейшие дистрибьюторы "Катрен" и "Протек" уверены, что остальные оптовики вообще не нужны. Пока мы работаем с тремя–четырьмя дистрибьюторами, и ситуация становится все хуже. "Катрен" в декабре вдруг решил, что долг 100 млн рублей он нам будет выплачивать до июля равными долями. Просто поставил перед фактом. Начался грипп, они, конечно, встали в очередь, а мы им ничего не грузим — сразу же деньги вернули. В этом году будем расширять число партнеров.

А почему вы не работаете с госпитальным сегментом?

— Что–то получить из бюджета, просто подав заявку и сказав, что у тебя очень хороший препарат, даже доказательно, невозможно. Надо идти договариваться. А договариваться сегодня с чиновником… нет. Это принципиальный вопрос.

Законодательные изменения последних лет улучшают ситуацию?

— Есть госпрограмма по активным фармсубстанциям, выделено, по–моему, 800 млн рублей на следующий год на исследования. Я говорю: мы уже целый завод построили, он и для Европы–то значимый. У нас же 23 реактора для синтеза фармсубстанций.

Проблема активных субстанций в России до нас вообще никем не решалась. Но мы государству не интересны.

Какая–то печальная картина...

— Ну извините, мне же не 25 лет. Тогда все было радостно. Пока я не вижу перспективы.

Импортозамещение? Это движение в пещеру, в каменный век. Не выбирать ключевые компетенции и постепенно их развивать, а заместить все, используя устаревшие технологии, так как новейшие разработки защищены патентами, наладить производство на импортном же оборудовании… Это тупиковый путь.

Весь мир интегрирован и, несмотря на конкуренцию, уже давно совместными усилиями ищет решения. Не какой–то институт или государство вдруг справится с проблемой Эбола, а весь мир совместно работает над этой задачей и решит ее. Только так.

Завод в Финляндии работает на иностранный рынок?

— Пока мы смотрим, что именно можем там продавать. Регистрация новых лекарств в Европе — вопрос безумной капитализации, которая нам не по карману. Пока я в начале пути, общаюсь с комитетами здравоохранения в Скандинавии. Если Финляндия зарегистрирует, то проще будет работать с остальной Европой. Это перспективно.

> Полную версию интервью читайте на dp.ru