Тихая шурманизация нашей Федерации

Лишь каждый шестой согласен с Владимиром Путиным, который категорически отверг такой способ решения проблем. Это не значит, что народ не согласен с Путиным. Народ понимает, что премьер-министр иначе сказать не мог - должность у него такая.

А если не по должности, а по совести? А рассуждая по совести, теперь люди не видят ничего зазорного в том, чтобы, например, банк ограбить. "Цели наживы у меня не было. Куда такие деньги девать? - говорит самый знаменитый пермяк Александр Шурман, который обвиняется в "ограблении века". - Меня преследовали две мысли: до руководства достучаться и первая цель - да, квартира мне нужна". Земляки Шурману сочувствуют.

По данным опроса социологического агентства "Свои", 54% жителей Перми не стали бы сообщать о нем в правоохранительные органы ни при каких обстоятельствах Люди видят в нем народного мстителя, этакого пермского Робин Гуда. Человеку зарплату понизили, подрабатывать запретили - да еще, оказывается, в инкассаторской машине тревожной кнопки не было.

Как тут сдержаться и не показать банкирам кузькину мать? Неправы те, кто ищет в этом исключительно российскую ментальность. В США такая же ментальность была во времена Великой депрессии, когда грабители банков Бонни и Клайд считались героями. А ведь от нашего мстителя парочка отличалась тем, что убила как минимум девять офицеров полиции и несколько случайных свидетелей. Когда их поймали, Клайд рассказал, что грабил банки тоже не ради наживы, а дабы отомстить техасской тюремной системе, где подвергался издевательствам.

Теперь рубашка Клайда и изрешеченный пулями "Форд" парочки находятся в музее, и каждый год возле места, где их схватили, проводится фестиваль их имени. Создадут ли в Перми музей Шурмана, неизвестно, но очевидно, что наша публика не видит ничего зазорного в том, чтобы трассу перекрыть, да и в том, чтобы "пограбить награбленное". И дело тут вовсе не в правовом нигилизме.

Ведь как еще реализовать свой протест в условиях, когда никаких легальных возможностей это сделать не предоставляется? Разве граждане могут, например, на референдуме, сместить несправляющегося губернатора или отменить непопулярный закон?

В условиях, когда кризис сказывается все сильнее, а степеней свободы у людей остается все меньше, они все чаще прибегают к этакому стихийному гражданскому неповиновению.

Процесс этот идет на молекулярном уровне - и во что превратится общество, скажем, через год, остается только гадать.