Пушкинский заповедник делает из сказки быль

<BR><BR>На подходе к Пушкинским горам местность преображается. Вдоль дороги мелькают пожухлые щиты с затейливым профилем и педантичные указатели, как-то: "Святогорский монастырь с могилой (!) Пушкина". И вот наконец они, горы. "Купите цветы на могилу Пушкина!" -- кидается к тебе чья-то няня.<BR><BR>Александр Генис в книге "Довлатов и окрестности" фантазировал, что, дескать, сегодня в Пушгоры приезжают не столько по пушкинским, сколько по довлатовским местам. Так это или нет, можно поспорить; но лучшего рекламного проспекта и путеводителя, чем "Заповедник" Довлатова, Пушгоры еще не видели.<BR>Между тем Довлатова местные служители Пушкина не очень жалуют; например, нынешний директор заповедника Георгий Василевич довольно неохотно вспоминает о "таланте, который не пропьешь" -- слишком чрезмерного веса казался "талант" тем, кто пытался донести его до дома. В окрестной деревушке Березино дом, где живал Довлатов, сохранился. Но даже подумать о том, чтобы музеефицировать довлатовские места, пока никто не смеет, хотя буквально все тут живет по законам его прозы. Так, проходя с экскурсией мимо дуба со "златой цепью" в Михайловском, можно услышать: "Не обращайте внимания, это так, для красоты". Экскурсовод Довлатов недолюбливал поп-выдумки бывшего директора Семена Гейченко -- такие, как аллея Анны Керн, дуб с цепью, остров любви.<BR><BR>Спрашиваешь, бывало, осторожно кого-нибудь: "А есть ли тут что-нибудь подлинное? "Ландшафт! -- отвечают тебе без запинки, -- мы сохранили ландшафт тютелька в тютельку!". На точно такой же вопрос Довлатову отвечали, что "реки, леса, деревья -- сверстники Пушкина, его собеседники и друзья". Сомнительность экспонатов заповедника -- это секрет полишинеля; впрочем, усадебная атмосфера благолепия и знаменитые дали действительно сохранены. Если бы не "сослагательная" нерешительность экскурсоводов ("так мог бы выглядеть кабинет Петра Абрамовича Ганнибала" или "такой мы можем себе представить комнату Прасковьи Александровны Осиповой-Вульф"), подвох растворился бы в многослойных мифах. Таких, как легенда о гареме Петра Абрамовича, пушкинском зайце ("творческой находке" А.С.), "который перебежал дорогу поэту, что показалось ему знаком провала декабристского восстания и позволило сохранить нам гения". Или о том, как любили в Тригорском "поэта и человека" "с талией, как у пятнадцатилетней девушки". Для полноты ощущений не хватает, пожалуй, "жженки", которую варил Пушкин со своими лицейскими гостями и которая почему-то не превратилась в этнический напиток здешних мест.<BR><BR>В заповеднике сохранились и другие косвенные свидетельства незапамятных времен. Например, в Святогорском монастыре еще летом продавался набор открыток 80-х годов, на которых можно увидеть, как выглядели некоторые музейные объекты до недавней реставрации, когда беседка в Петровском была более затейливой, а усадьба Ганнибалов не пахла свежевыструганными досками и не сливалась с окружающим дачным поселком.<BR>Возле Святогорского монастыря уже не встретишь человека, способного показать "настоящую могилу Пушкина", зато существует другая услуга. В магазинчике при храме можно поставить печать "Благословение" на купленную писчебумажную продукцию. Этот маркетинговый ход, кстати, перенимают многие бизнесмены от православия для применения в своих приходах.<BR><BR>Архитектура самого поселка также представляет собой здоровую эклектику. На автобусных остановках и в сквериках стоят покосившиеся древесные созданья из пушкинских сказок. Есть в Пушкинских горах и свой общественный "с иголочки" туалет -- роскошный особняк с парковкой. А вот серое конструктивистское здание, Научно-Культурный Центр, напоминающий одновременно кафкианский замок и "НИИЧАВО" Стругацких, -- это "пуп" Пушкинских гор. Тут до сих пор обитают персонажи Довлатова и просто сотрудники с не менее волшебными именами, например, начальник отдела по охране памятников Андрей Эльфович. Окрест снуют мальчики с явным афроамериканским "прошлым" -- объекты циничных замечаний туристов.<BR>В местечке Теребени, куда доходит редкая нога заезжего гостя (около часа езды), в храме XVIII века, где покоятся останки семьи Кутузова, обитает довольно колоритная пара: настоятель церкви раньше преподавал в Академии художеств, а его жена работала в Мариинке. Добраться туда можно лишь с трудом, подкупив местного жителя: никто просто не знает, где это находится. Магия места проявляется и в других мелочах. Взять, например, простейшие указатели, меряющие километраж от Пушгор до заповедных усадеб: когда до Михайловского обещано 7 км, а доходишь ты мерным шагом всего за полчаса, -- это неизбежный сюрприз. Равно как и постоянные встречи с редкими неорганизованными туристами, такими же, как ты, кто отказался от бестолкового кучного снования и может позволить себе прогуляться, например, от Михайловского до Тригорского (около 3 км) через Савкину горку или знаменитые пушкинские "три сосны". И успеть даже заглянуть в поселок Воронич, где продуктовая палатка приезжает в 15.30 всегда, но только не тогда, когда появляются чужаки: местные жители суеверно вглядываются в незнакомые лица -- видать, спугнули.<BR><BR>Антисервис, с которым неизбежно сталкиваются все, не есть недостаток. Это своего рода генетический шарм "заповедника советского общепита", что традиционно начинается со "сто первого километра".<BR>В ресторане "Лукоморье", что в гостинице "Дружба", к посетителю не подойдут ранее, чем через полчаса, в течение которых не перестаешь дивиться и не без восторга бурчать: "Вот это да!" Устав от спазмов в желудке, все же подходишь к дородной официантке: "Скажите, пожалуйста, а почему Вы нас не обслуживаете, вон тот мужчина пришел гораздо позже нас, а Вы его уже...?" -- "А почему Вы мне задаете этот вопрос?" -- "Потому, что Вы нас не обслуживаете". -- "Какая разница, кого я сначала обслужила, -- взрывается тетка с кичкой. -- Все равно все получат одинаково. И вообще, я одна на два зала. Вот сейчас уйду в банкетный зал и буду там сидеть". Но русский народ отходчив: через пять минут она уже колышет бедрами в вашу сторону. Борьба с официантками сплачивает посетителей -- все кругом перемигиваются, улыбаются, пожимают плечами, будто знакомы сто лет. Антисервис компенсируется тем, что все поданное вкусно и недорого: пообедать можно рублей за 50-100. Завернув за правый угол "Дружбы", примечаешь кулинарию, которая работает с восьми утра и, видимо, предназначена для "завтрака туриста": мясные рулеты, супы, котлеты и салаты кажутся верхом кулинарного искусства, пока на третий день ты не обнаруживаешь неизменное постоянство меню.<BR><BR>Вот, пожалуй, и все, если не считать ресторан "Витязь" (судя по Довлатову, злачное местечко) и "пластмассовый" сервис в усадьбах. У начальников заповедника, впрочем, есть мечта: в деревенской усадьбе Бугрово, которая сейчас реставрируется и может поспеть к следующему году, рассчитывают сделать качественный трактир для среднего класса. Витает в заповеднике еще одна надежда -- восстановить городище Воронич, средневековый центр здешних мест.<BR>В XV веке в Ворониче числилось до 400 податных дворов и несколько монастырей. Все это было порушено войсками Стефана Батория, после чего в речке Сороть нашли тысячи трупов, включая младенцев. Менеджеры заповедника рассчитывают, что история средневекового города привлечет в Пушгоры иностранных туристов, для которых Пушкин, как ни странно, не является "нашим всем". Впрочем, иностранцы все же заезжают, прежде всего в рамках программы "доброхотов". К примеру, в этом году юных французских волонтеров отправили "прозондировать" землю возле фундамента Егорьевской церкви на Вороничевском валу. Французы наткнулись на скелеты, в результате чего петербургский археолог Сергей Белецкий приблизился к научному открытию: церковь, скорее, не пушкинских времен, как предполагал Гейченко, а более поздней постройки. Где же та самая знаменитая церковь, в которой Пушкин заказывал панихиду ко дню смерти Байрона, еще предстоит догадаться.