Адаптация и эволюция российской экономики

Российская экономика, говорят в Минэкономразвития, сумела адаптироваться к новым условиям и демонстрирует уверенное колебание около нуля. Адаптация — важнейший механизм эволюции, о важности которой нам говорили столько времени, так что это можно считать логичным итогом. Главное, чтобы адаптация не привела к вытеснению на периферию.

Министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев заявил, что страна адаптировалась к низким ценам на нефть и режиму санкций. "Российская экономика в нынешних условиях показала высокую степень адаптивности, — заявил министр, выступая в Госдуме. — Мы смогли сократить издержки, смогли сориентироваться на серьезные приоритеты, добиться использования тех факторов, которые прежде не использовались".
Девальвация крайне незначительная, инфляция не только не выросла, но уменьшается, ключевая ставка снизилась и для реальной экономики последствия оказались самыми незначительными, перечислил Алексей Улюкаев. "Низшая точка кризиса", по его словам, пройдена в июле прошлого года, и теперь Россия вот уже 8 месяцев балансирует в районе нулевого экономического роста.
Итак, мы сумели адаптироваться. А ведь адаптация — ключевой принцип эволюции. Все нулевые годы с подачи заместителя главы президентской администрации Владислава Суркова нам твердили: России нужна не революция, а эволюция. И вот эта эволюция наконец происходит, как и предписано по науке, под воздействием внешних условий. И обсуждающаяся в правительстве идея реформировать структуру госуправления, чтобы перевести ее с принципа исполнения президентских поручений на принцип реализации проектов, о чем пишут "Ведомости", — конечно, тоже проявление этой самой эволюции.
Адаптация — это, как известно, приспособление, принцип естественного отбора, обеспечивающий выживание. Меняются условия, меняется и организм. Отращивает зубы, отбрасывает хвост, если холодно, обрастает шерстью, если жарко, лысеет. Бактерии адаптируются к антибиотикам, животные вырабатывают новые рефлексы. Вот и наша экономика сейчас проходит этот дарвиновский процесс.
Тут, правда, надо будет еще посмотреть, какой именно адаптивный механизм избрала в итоге российская экономика. Может быть, она просто приобретет другую окраску, делающую ее менее заметной в глобальном мире. Или, наоборот, предостерегающую, крикливо-яркую — есть такие животные, которые вреда причинить не способны, но отпугивают хищников ярким раскрасом. Научится выделять пахучую жидкость (хотя нефть мы и так вроде добываем), чтобы отстреливаться. Или мимикрирует. Некоторые хищные насекомые, например, в целях охоты прикидываются растениями, а в мире экономики похожим образом можно подманивать инвесторов. Мимикрировать можно и коллективно, то есть сбиваться в кучу, чтобы всем вместе изобразить одно, но большое и страшное животное.
От эволюции экономики зависит и эволюция человека, которому тоже нужно адаптироваться. Вот официальная статистика говорит, что россияне в целом и петербуржцы в частности сильно сократили рацион, стали покупать меньше мяса, фруктов, круп, макарон, яиц и всего остального. Вывод — адаптируемся, как эскимосы к холоду. Желудки постепенно сокращаются, и человек будущего, может быть, вообще не будет есть за ненадобностью.
Не стоит забывать, однако, что эволюционный процесс — штука с неизвестным результатом. Одни и те же виды в одной нише существовать не могут, и адаптируются в том числе те, кого выживают из привычной среды обитания более удачливые сородичи. К холоду приходиться привыкать тем, кого вытеснили в холодные края. Это означает, что в теплых краях им уже не жить. То есть адаптация в этом случае означает отказ от конкуренции и согласие жить в ограниченных, менее комфортных условиях. И бывает так, что такой адаптировавшийся, но вытесненный на периферию вид шансы на развитие теряет.
Впрочем, политическая и экономическая эволюция занимает гораздо меньше времени, чем биологическая. Вон как у нас быстро приспосабливаются. Так что остается надежда на то, что через несколько лет мы, может быть, адаптируемся еще в каком-нибудь направлении.