Юлия Латынина: Путин утратил контроль над российской элитой

Автор фото: Коммерсант

Юлия Латынина, писатель и публицист, о том, почему слова "Путин" и "сильное государство" перестали быть синонимами и откуда берутся сообщения, что "Боинг" над Индийским океаном украли цэрэушники.

Юлия, выпускавшие ваши книги крупные издательства подчеркнуто лояльны властям. Я прекрасно помню фразу на обороте титульной страницы каждого из ваших "кавказских" романов: издательство может не разделять точку зрения автора. У вас никогда не было сложностей с прохождением ваших книг в издательстве? Вас ничего не просили убрать, смягчить?

— До сих пор нет, и в обозримом будущем, думаю, не возникнет.

Почему в нашей стране в книгах можно писать что угодно? Ведь в отечественном книгопечатании цензура отсутствует совсем.

— Просто у нас еще не тридцать седьмой год.

Может, дело в том, что книги с их невеликими тиражами не имеют электорального значения?

— И это возможно. Сейчас вообще мало что имеет электоральное значение — та же пресса, например. И все–таки я думаю, что все гораздо проще: еще не наступил тридцать седьмой год.

Он наступит?

— Кто знает... Неизвестно же, что творится в мозгах у Путина. Ничего нельзя предсказать наверняка. Самые невероятные сценарии могут оказаться реализованными. Вполне может так случиться: раз — и мы уже должны защищать несчастных русских от эстонских фашистов в Нарве. Почему нет?

Вы никогда не задавались вопросом: если не Путин, то кто?

— Это обычная пропагандистская уловка, которую часто используют в авторитарном обществе: сплотимся вокруг лидера нации; если не фюрер, то кто, если не Саддам, то кто? Вы же не услышите в Америке: если не Обама, то кто?

Уход Обамы не грозит хаосом и войной всех против всех.

— Хаос уже наступил. Посмотрите, что творится на дорогах, и не только на дорогах. С обывателем сегодня могут сделать что угодно, и никакой Путин его не спасет. Тезис "Путин — это сильное государство" ложен. В годовщину присоединения Крыма у стен Кремля убили Бориса Немцова, и выяснилось, что Владимир Владимирович Путин утратил в собственной стране привилегию на насилие, государство утратило свою главную привилегию. Или взять петербургский пример: все в общем догадываются, чья была идея сбить Мефистофеля, и точно так же все догадываются, что этому человеку ничего не будет.
Показательна и история с Олегом Кашиным. Любой персонаж, имеющий хоть какой–то вес в путинской России, может заказать убийство, в том числе публичной персоны. Более того, может даже случиться так, что исполнителей схватят. Может даже случиться так, что организатор укажет на этих исполнителей. И все равно ничего не будет.
Когда Владимир Владимирович фотографируется с голым торсом и тягает штангу под камеру, изображая мачо, это не работает. Весь мир видит, что у него убивают известного человека под стенами Кремля. Говорят, Путин был в ярости, орал в 2 часа ночи главе ФСБ Бортникову, что всех опустили, но мы же видим: в конце концов он все это скушал.

Чем, на ваш взгляд, закончится история с Кашиным?

— Ничем. Уже отпустили господина Горбунова, который ранее пришел в милицию, где сказал, что его пытками заставили признаться: это он заказал Кашина по приказу псковского губернатора Турчака.
Насколько можно понять, причина конфликта исполнителей с Горбуновым в том, что он им недоплатил. Это преступление было случайно раскрыто и так же неслучайно будет закрыто.
Российское государство утратило монополию не только на насилие, но и на ложь. Бастрыкин говорит, что Яценюк воевал в Чечне, а потом Кадыров говорит, что Яценюк не воевал в Чечне. Вряд ли это означает, что Путин хоть как–то контролирует процесс. Это очень важно, не может быть сильного государства, которое утратило монополию на насилие и на ложь.

Какую роль может сыграть Россия в спасении беженцев, хлынувших в Европу?

— Никакую. Единственная грамотная тактика здесь — держаться от всего этого подальше. У нас свои проблемы с Чечней, с мигрантами. Эти проблемы стали меньше в связи с девальвацией, они менее заметны на фоне героической борьбы Владимира Владимировича с украинским и грузинским фашизмом, но они не исчезли начисто. Слава богу, к нам не бегут — по той же причине, по какой не бегут в Хорватию, Молдавию, Болгарию, Индонезию. У нас никто беженцев на халяву кормить не будет. Мы не предлагаем им 1000 евро в качестве пособия по безработице.

У вас есть рецепты решения наших проблем — с Кавказом, с мусульманскими мигрантами?

— Самого общего порядка. Если страна хочет быть примером для варваров, она должна быть цивилизацией. В виде коррумпированной, презирающей западные ценности территории Россия не имеет шансов удержать Кавказ и не имеет шансов править Кавказом, скорее наоборот. В России сейчас нет ничего в качестве образца, что мы могли бы предложить. Российская империя могла предложить Кавказу порядок, образование, европейскую культуру в российском варианте. Если все, что мы можем предложить, это Домострой и Иван Грозный — то спасибо большое, но у Кавказа есть свой "Домострой" и свой Иван Грозный — его зовут Рамзан Ахматович Кадыров.

Журналистика, когда–то сказали вы, это черновик ваших романов? Это по–прежнему так?

— Меня сегодня глубоко не интересует то, что происходит в России, это совсем не интересно, правда. И я, естественно, вернулась к сочинению фэнтези. Так что — нет, журналистика не является сегодня черновиком романов, потому что мне просто скучно ею заниматься.

— Какова судьба телесериала по вашему роману "Стальной король", анонсированного еще 6 лет назад?

— Он снят — целиком на частные деньги, кстати, — но продюсер уехал в Америку, и этим проектом больше никто не занимается. Те, кто его видел, говорят, что сериал очень хороший. Мне тоже так кажется. И едва ли с моим именем связано то, что он не пристроен на какой–то канал. Никакой особой крамолы там нет.

— Вы всегда говорили, что государство не должно заниматься тем, что могут сделать частные предприниматели. И вот оказывается, что у частного продюсера готовый сериал не может выйти на экран — и не из–за цензуры, а просто "руки не доходят". Не припоминаю, чтобы у государственных производителей и телеканалов возникала такая проблема.

— Это частный случай, и это совершенно не означает, что государство в целом менеджер более эффективный, нежели частный собственник.

Жалеете ли вы, что в свое время написали статью "Химия и жизнь" с рассказами о бизнес–подвигах Михаила Ходорковского?

— Нет, конечно. До сих пор могу подписаться под каждой фразой. Та статья заканчивалась словами: "Благодаря олигархам в России была создана не рыночная экономика, в которой бизнесмен, преследующий личное благо, способствует приумножению блага общего, а феодальный строй, в котором власть является высокодоходным финансовым инструментом.
Логическим продолжением этого является исчезновение десятков ссорящихся олигархов и появление одного суперолигарха, именуемого также диктатором". Не люблю говорить: мол, мои прогнозы оправдались, я так и знала. Тем более что это был тривиальный прогноз. Но мы же видим, что такой суперолигарх появился. Ходорковский пытался это предотвратить, результат вы знаете. Я не очень понимаю, почему должна о чем–то, написанном в этой статье, жалеть.

Потому что там каждая строка просится быть подшитой в папку следователя. Получается, что посадили Ходорковского за дело.

— Нет. Посадили за дело — это значит, что посадили бы всех. Человек делал то, что делали все в данной ситуации. Это было просто необходимо, чтобы выжить. Примерно то же самое, что Ходорковский, делал мой положительный герой Извольский в романе "Охота на изюбря". Он подробно разъясняет, в частности, почему и как он не платит налоги. И его за это никто не упрекает.

Это Извольский — положительный герой?! Человек, сожравший благодетеля? Барин и самодур с кадровой политикой "один попугай сдох — другого купим"?

— Вы придираетесь к словам. Я надеюсь, у меня нет положительных героев. Люди делятся не на положительных и отрицательных героев, а на тех, кто героем является — и не является. В этом смысле, с моей точки зрения, Владимир Путин героем не является. Просто потому, что ничего героического он не совершил.

Саакашвили — герой?

— Безусловно. Но не только Саакашвили, но и Вано Мерабишвили, его министр внутренних дел, которого я считаю человеком, не менее важным в истории Грузии, чем Саакашвили. Мерабишвили, как и его патрон, пытался изменить историю страны, и он ее изменил. Даже нынешнее правительство, посадившее его, не может уничтожить то, что он сделал.

Если Саакашвили настолько хорош — почему же он проиграл?

— Он пытался быть демократом. В отличие, скажем, от Ли Куан Ю, который просто играл в демократию и проводил выборы, на которых всегда побеждал.

Вас не смущает сегодняшнее официальное понимание истории?

— У меня был очень смешной разговор с министром культуры Мединским. Мы разговаривали в программе "Клинч" на "Эхе Москвы" о Второй мировой войне, после этого "Клинча" мы выходим из студии, я ему говорю: какой же вы все–таки мерзавец. А он мне в ответ: вы же понимаете, что объективной истины в истории нет вообще, а фактов не существует. Жаль, думаю, что у меня нет диктофона это записать. Мне же никто не поверит. А потом прихожу домой, и оказывается, что это его давнее и всем известное публичное заявление, растиражированное в Интернете.

Вам никогда не предлагали пойти на госслужбу?

— В бытность Кириенко премьером был один проект, но, слава богу, он не состоялся. Это не мое. Я не люблю и не умею слушать приказы и отдавать их.

Можно же было придумать для вас должность без субординации: советник, аналитик…

— Не имеет смысла. Аналитик должен публиковаться. Его должны читать многие. Не верю я во всех этих секретных экспертов, которые пишут для одного–единственного человека. Кончается это тем, что аналитические службы сообщают о всеобщем финансовом заговоре или о том, что "Боинг" "Малайзийских авиалиний" исчез над Индийским океаном, потому что его украли цэрэушники.

Кого из нынешних аналитиков вы читаете?

— Белковского, Иноземцева, Милова. С огромным удовольствием всегда читаю Баунова, Саморукова, Яковина, хотя тексты этих троих не экономическая аналитика в строгом смысле. И всегда слушаю, что говорит Венедиктов.