Почему самый высокий уровень общего образования был в сталинские времена

Автор фото: Сорокин Донат/ТАСС

Историк Лев Лурье объясняет, почему самый высокий уровень общего образования был в сталинские времена.

Выпускники уже скорее не учатся, а доучиваются. Переписывают контрольные, выпрашивают у учителей годовые оценки получше. Скоро последний звонок, сдача ЕГЭ, и вот она — почти взрослая жизнь. Взрыв всеобщего патриотизма и любви к начальству, по счастью, пока почти не влияет на школу.
В российской системе образования традиционно два главных предмета — математика и словесность. Большой террор, хрущевская оттепель, путинские "тучные годы" — теорема Пифагора и склонение числительных не меняются. Да, в советские годы надо было определить, сколько тракторов собрали машиностроители, и писать сочинение о "самом человечном человеке". Суть не менялась. Более того, самый высокий уровень общего образования был, пожалуй, в сталинские времена.
Резко континентальный российский политический климат научил творческих работников приспосабливаться к самым неблагоприятным обстоятельствам. Как писала ленинградская поэтесса Татьяна Голушко: "Когда дыханья не перевести от ужасов кремлевского "Макбета", что остается русскому поэту: открыть Шекспира и перевести". Когда было нельзя печатать ничего выходящего за строгие идеологические рамки — переводили, занимались детскими стихами, рисовали мультфильмы, ходили на балет — там все те же, что и до революции, Жизель, Одетта, Китри. Алгебра и физика — вне времени. В математику можно спрятаться от ленинских зачетов, социалистического соревнования и Дня Парижской коммуны.
Именно поэтому способные люди, которых и не пускали никуда, кроме как в школу, становились великими учителями. Прошедший сталинские лагеря физик Анатолий Ванеев, великие математики — Рыжик, Веребейчик, Майзелис. Не случайно не было таких международных соревнований, в которых наши юные математики и физики не становились бы чемпионами. Успехи советских школьников даже заставили президента Кеннеди начать реформу среднего образования США.
Не следует забывать, впрочем, что вплоть до середины 1970–х годов зарплата хорошего педагога с полной нагрузкой (а чаще всего и переработками) считалась вполне приличной. Поэтому работа эта не только была удивительно осмысленной и духоподъемной, но и позволяла ездить летом в Крым, строить кооперативную квартиру и покупать на черном рынке Ахматову в серии "Библиотека поэта".
Конечно, учителям гуманитарных дисциплин — прежде всего литературы и истории — приходилось не так сладко. Изучали "Мать", "Поднятую целину", поэму "Хорошо", назубок заучивали решения последних съездов и пленумов. Впрочем, советский человек в совершенстве владел эзоповым языком, и хороший словесник или историк одной интонацией мог показать свое отношение к теме. Кучук– Кайнарджийский мир в результате дети знали лучше, чем Продовольственную программу.
Именно к гуманитарным наукам тянутся руки нынешних взволнованных лоботрясов. Они знают правильные ответы на все сложные вопросы. Куда специалистам до Ирины Яровой или Сергея Кургиняна. Наступает время единых учебников, методических проверок, шумных разоблачений вольнодумцев. Последствия понятны — в нынешней школе (в отличие от советской) работают или праведники, или неумехи: платят мало, любой менеджер по продажам получает побольше. Неумехи будут преподавать все как скажут, они мечтают, чтобы им наконец сказали — как надо. Праведники предпочтут редактуру, переводы, кочегарку или — эмиграцию.
Чем фальшивее учитель, тем меньше его слушают. Значит, те, кто интересуется историей, будут, как и мы в свое время, узнавать подробности от старших, у Костомарова, Солженицына, в мемуарах. Читать не Прилепина и Леонова, которые непременно войдут в школьную программу, а Мандельштама и Платонова, которые из нее выпадут. Налегать на математику — потому что там все честно.
Школьное образование неуклюже, как гигантский авианосец. Его за пару лет не развернешь на 180 градусов. Будем надеяться, что гудок, как это чаще всего случается в России, уйдет в пар.
Пока что у нас остаются школы, которыми можно гордиться. И 17–летние отроки и отроковицы, которым будет за что благодарить своих учителей.