Отношение российского государства к российскому бизнесу всегда было несколько противоестественным. В том смысле, что ещё с начала 1990–х в сознании и мировоззрении вчерашних комсомольцев, хоть и знакомых с советских времён и с фарцой, и с цеховиками, предпринимательство являлось не инфраструктурой, а надстройкой национальной экономики, выгодной и приятной, но необязательной.
И никакому MBA победить эту ментальную матрицу не под силу, как нельзя, в самом деле, вывести деревню из девушки.
Отсюда и попытки управлять и постоянный поиск обоснования, зачем нам нужен этот частный бизнес. Анатолий Чубайс объяснял стремительность приватизации необходимостью быстро создать класс собственников, которому будет что терять и который встанет на защиту новой власти от коммунистического реванша. В принципе план оправдался: многие помнят, как в октябре 1993–го едва оправившиеся от шока "новые русские" в багажниках подержанных Audi везли гамбургеры из модного "Макдоналдса", чтобы подкормить участников наспех собранного в Москве после известных событий антихасбулатовского митинга.
В нулевых эта классовая концепция, глубоко марксистская в своей основе, была проапгрейджена в соответствии с текущей ситуацией. Функцию бизнеса государство увидело в формировании среднего класса, которым (что ж мелочиться) должна была стать едва ли не вся страна. Кончилось это довольно печально, когда в конце 2011–го владельцы московских барбершопов и митбольных вышли на Болотную, заявив, что свои деньги они заработали сами и теперь домогаются расширения политических прав.
Государство, обоснованно предполагавшее, что основная добавленная стоимость в масштабах страны создаётся где–то в районе Нового Уренгоя, а в барбершопах лишь перераспределяется, восприняло этот демарш как предательство.
Про средний класс с высоких трибун с той поры не вспоминали.
Бизнесу была спешно придумана новая роль, зримо выразившаяся в появлении термина "социальная ответственность". Диапазон его понимания оказался чрезвычайно широк: от вполне европейского — благотворительности, меценатства и взаимодействия с сообществами на территории операционной деятельности в духе целей устойчивого развития ООН — до прямого замещения бюджетных расходов. Предпринимателям делегировали социальную функцию в виде прокладки дорог, ремонта школ и строительства бассейнов.
Ресурсов для "социальной ответственности" в таком виде у бизнеса теперь остаётся всё меньше. И, наверное, наконец через 30 лет существования рыночной экономики должно прийти понимание, что нужен он государству не для чего–то конкретного, а сам по себе. Рабочие места, инновации и импортозамещение — это функции. А роль бизнеса гораздо шире — она институциональная. И жить в стране, где схлопывается этот институт, будет крайне некомфортно. Прежде всего, кстати, изрядно постаревшим бывшим комсомольцам.
