Немецкие K.K.K.

Удивляет ли вас, что в рейтинге самых влиятельных персон, мягко скажем, мало женщин? Точнее, нет вообще. Двое — были, да только в номинациях.

Думаю, вас это не удивляет. А если попытаться отойти от самодовольного мужского чванства, можно понять причины — почему так получилось.

Человек человеку ровня

Можно ли представить себе в нашей стране сильного женского лидера? Нет, я не имею в виду самый верх, но среди, например, акул бизнеса, администрации. В ответ чаще всего услышишь: "Нуууу, да — в культуре, здравоохранении, социальной сфере". Характерно, что дамы у нас всегда именно там, в сфере старых гендерных обязанностей — дом, семья, кухня. Есть, конечно же, и председатель Центробанка, но к ней относятся скорее как к качественному бухгалтеру. Воспринимают ли ее как финансового аналитика и стратега? Скорее, зав. семейной кассой.

А часто ли вы можете себе представить разговор с собеседником–дамой на равных? На равных полностью, без скидок, прикидываний и подлаживания. Чаще всего прямота и возможная резкость приведут к восклицанию типа: "Ну я же женщина, как так можно со мной!" Такое бывает повсеместно — и в магазине, и на работе — везде. Отсюда и многие следствия.

Есть, конечно, и другие причины. Вообще–то в нашей стране хитро сочетаются сексизм с одной стороны и манипулирование женской слабостью — с другой. Их причудливое сочетание и приводит к таким специфическим следствиям. Женщина–руководитель чаще всего принципиально, подчеркнуто жестка — именно для того, чтобы эти рамки преодолеть. Жестка с перебором, отсюда и язвительная критика в адрес подобных дам.

Но возможно ли иначе? Скорее всего — нет, и именно потому, что присущий обществу сексизм другого не позволит.

Советская эмансипация

Парадоксально, но вся долгая советская история эмансипации женщины привела именно к такому гендерно ущербному типу отношений. Наше празднование 8 Марта тому ярчайший пример. Кто же станет оспаривать, что это праздник в честь "друга человека"? Как бы саркастично это ни звучало. Но равноправие требует свободы, полной естественности и полной уверенности в своем праве и возможностях (работают ведь чаще всего оба). А есть ли они?

Теперь на это накладываются и усугубляют ситуацию и такие специфические обстоятельства, как религиозные кодексы поведения; о них говорят, им следуют, и женщина превращается в мать — прежде всего.

Характерно, что самые убедительные примеры женской эмансипации мы находим на севере Европы и в англосаксонском мире. Нет ли причин в том числе и в религии? Лютеранская церковь со сравнительно недавних пор разрешила женское служение. И это скорее не толчок к дальнейшему, но фиксация уже сложившихся отношений. Равенство во всем, в том числе и в этом. И любые колкости типа того, что привлекательность священницы способствует притягательности церкви, не работают, ведь в случае с мужчиной ситуация та же, только со взглядом с другой половины. А у нас опять все те же три старых немецких К — Kirche, Kueche, Kinder.

Это по–пацански

Но у нас есть и еще один аспект, в последние десятилетия только усиливающийся. Это — как бы точнее сформулировать? — пацанский тип поведения, распространенный в наших верхних эшелонах и становящийся все более и более популярным. Его проявления приводят не только к восприятию обществом именно такого типа поведения как нормального, адекватного, но в том числе и доминирующего по отношению к гендерным ролям. Вспоминаю один эпизод. Некая девушка, работавшая на телевидении, как–то нахамила собеседнику, приглашая его на эфир. Ее подруга восхищенно заметила — пацанский поступок!

Все прекрасно, девушка была на такой поступок способна. Но ведь в конечном итоге она становилась заложницей такого типа поведения, потакала сложившейся модели. Ведь именно пацанские нормы принуждают видеть в девушке подругу, но не равноправного партнера. Это такие раннепубертатные проявления, при которых девушка — именно выбранная партнерша, но не ровня. Все равно ведь не пацан. А потому игра в пацана от поражения не спасет, покровительственность восторжествует. Преодоление пацанства в том числе лежит и в сфере сексуальной эмансипации. Проблема тоже сложная.

Наверное, вся суть новой российской сексуальной революции — в свободе поиска партнера. В том, что развестись дама может потому, что муж перестал ее удовлетворять. Это, бесспорно, неплохо, но это ведь и культивирование роли сексуального объекта, ждущего лучшего обладателя. А не того, кто и сам может проявить инициативу и активность. Звучит примитивно, но не так далеко от истины. В этом, собственно, и состоит вся суть эмансипации. Во взаимном праве.

Как это может измениться? Наверное, все же только с полной свободой.

Как–то Вольтер остроумно заметил, что Пруссия времен Фридриха Великого равно свободна как по отношению к сознанию, так и по обращению с пенисом. Все прекрасно понимают, что мир, полностью лишенный фаллоцентризма, создать нельзя, но сделать его менее агрессивным — можно. В конечном итоге представителям и того, и другого пола дано сознание. Разве этого мало?