Комплементарный день. Мужчины, мы небезнадежны

Чем ближе 23 февраля, тем слышнее голос русского мужичка во время корпоративного застолья: "Кто не служил, тот не мужик!"

У мужичка физиономия силикатным кирпичиком, пуд лишнего веса, цвет лица как у заветренного салата с майонезом — и, разумеется, служба в армии в анамнезе. Как сказал нобелевский лауреат Андре Жид, хотя и по другому поводу: "Чем может утешиться человек в своем падении, как не тем, что заставило пасть?"

И таких падших в России полно, и я призываю к ним милость ко всем, от безымянных до именитых, включая главу питерского ЗакСа, настоящего полковника Макарова, любящего на публике рубануть шашкой по избежавшим армии гражданским.

Цитирую: "Как можно бояться армии, как можно отказаться выполнять свой воинский долг, разве это достойно настоящего мужчины? Как будут девушки относиться к таким?!"

Угу. Кто кайлом не махал, красоты не видал — знаем, слыхали.

Обращу, однако, внимание, на два обстоятельства, обычно заслоняемые приведенной выше формулой.

Первое — что в наше время за идеей о военной службе как о непременном этапе в жизни мужчины стоит серьезная деградация представлений о мужском достоинстве. Ведь за армейской службой признаются не хоть какие–то смысл или цель, а исключительно образ жизни. Это явление хорошо описано немецким филологом Виктором Клемперером в его знаменитой книге "L. T. I.". Клемперер замечает, что бывают времена, когда из понятия "герой" исчезает содержание добра и пользы, а остается лишь физическая способность набить морду, что делает героя неотличимым от шпаны. Точно так же и российская армия оказывается сегодня местом, где нужно терпеть лишения, бегать кроссы, жить в скверных условиях в разрыве с близкими, — но совершенно непонятно, ради чего.

Не ради же защиты родины, верно?

Кто родине сейчас угрожает? Финляндия? Польша? Монголия? Изо всех соседей опасения вызывает разве что Китай, опасный ровно тем, чем опасна любая автократия, — непредсказуемостью и зависимостью от безумия вождя. Но в России не собрать армию такого размера, чтобы Китаю всерьез противостоять, и любые настоящие полковники (включая Макарова и Скалозуба) это подтвердят.

К тому же для жесткого отражения угроз России армия вообще не нужна. Достаточно взорвать запасы ядерного оружия — et voila, мы вознесемся в рай, а все остальные просто сдохнут. Или наоборот — разницы никакой.

И тут необходимо перейти ко второму пункту: а почему вообще в России призыв в армию дожил до наших дней?

Боюсь, тут единственный ответ. Сегодняшняя призывная армия — это рудимент крепостного права. При крепостничестве тоже были государственные крестьяне. И тоже был обязательный призыв на службу. Сроки, правда, были длиннее, ну так и призывали не всех подряд, а лишь каждого десятого.

Эта мысль — о дожившем до наших дней военном крепостном праве — достаточно естественна для тех, кто занимается русской историей. Об этом писал Ричард Пайпс. Об этом пишет в "Истории российского государства" Борис Акунин.

От армии косят, от армии бегут, от армии откупаются именно потому, что не может в XXI веке человек желать лезть в крепостное ярмо.

А ярмо российское государство сохраняет прямо с противоположной целью: чтобы на дембель мужчина уходил покорным государству и государю, какими бы мерзкими и отвратительными ни были их дела. И, возможно, именно из–за отсутствия армейского опыта женщины в России куда свободнее и бесстрашнее мужчин.

Пока борьба с рабством в России идет в индивидуальном порядке (массовым откосом от призыва), но при очередной смене власти армейское рабство придется отменять законодательно. А пока, по–моему, 23 февраля разумно праздновать не как армейский и военно–морской, а как мужской день, комплементарный 8 Марта.

И, поскольку именно это повсеместно и происходит, мы небезнадежны.

Дмитрий Губин, обозреватель