Рецепты переименований

Очередная шутка премьер–министра Дмитрия Медведева о кофе американо, который следует переименовать в русиано, потому что американо — неполиткорректно, — это, как всегда, чуть больше, чем просто очередная не очень удачная шутка.

Нешуточные названия

Вообще, чиновники публично вынуждены говорить на 95% не то, что думают, а то, что обязаны говорить, поэтому только такие редкие выражения чего–то человеческого от себя дают возможность судить об их реальных представлениях о жизни.

Владимир Путин может за час высыпать на слушателей ворох цифр, а потом сказать что–то вроде "мочить в сортире" или "скощухи не будет", и сразу становится понятно, где настоящий Путин и чем он руководствуется, принимая решения. И медведевское "денег нет, но вы держитесь" выражает экономическую политику правительства лучше, чем десятки совещаний. Такие высказывания ценны, о многом говорит даже уровень выбранной шутки.

"Кофе русиано" — это в первую очередь вызвало смех, потому что — ну как же, премьер–министр хочет переименовать продукт питания по политическим причинам. Но таких случаев было в мире немало.

В США, к примеру, волна антигерманских переименований прокатилась во время Первой мировой войны: кислая капуста sauerkraut превратилась в liberty cabbage, а немецкие овчарки — в эльзасских. Более того, даже заболевание краснуха (German measles) превратилась в газетах на время в liberty measles — корь свободы. Хотели найти новое слово для обозначения детского сада, который на немецкий лад называется kindergarten, но это все–таки сочли перебором. Зато в городе Сиракузы запретили карточную игру пинокль за ее немецкое происхождение.

В России в те же дни тоже искореняли немецкое: из всех кружков и обществ исключали германских и австрийских подданных, сами общества переименовывали (так, Московский немецкий клуб срочно превратился в Московско–славянский), в опере "Щелкунчик" главную героиню переделали из Клары в Машу, а венцом, как известно, стало переименование Санкт–Петербурга в Петроград. До остальных "бургов" руки не дошли.

Американцы вообще нередко реагировали на конфликты переименованиями: скажем, стали называть виски бурбоном после войны за независимость. Чаще всего в качестве жертв оказывались проявления французской культуры. Так, известнейшая карточная игра Black jack получила название после франко–индейской войны в середине XVIII века, а до этого именовалась "Двадцать одно". После того как Франция отказалась поддержать поход США в Ирак, жареная картошка french fries во многих заведениях стала называться freedom fries — даже в буфетах Конгресса она 3 года значилась именно под таким названием.

Хоть розой назови

Переименование означает желание продемонстрировать высшую степень раздражения для одних, когда кому–то кажется невыносимым произносить даже само название страны–противника, или попытку защититься от такого раздражения — для других. В Петербурге, к примеру, после конфликта в Южной Осетии ресторан "Сакартвело" на Невском спешно сменил вывеску на "Абхазия", да и "кофе русиано" тоже не изобретение Дмитрия Медведева, в Крыму несколько заведений уже проворачивало этот трюк. Хотя прилагательное "американский" может при желании означать не только Северную Америку, но и, например, Южную, со странами которой у России как раз отношения вполне неплохие.

Как правило, переименования выглядят довольно глупо, ведь продукт всегда остается ровно тем же самым. Культуре на такие смешные мелочи наплевать, ей важно, чтобы ее потребляли. Главное — это то, что Дмитрий Медведев выпьет кофе по этому рецепту, а не какой–нибудь сбитень, да и одет он при этом, кстати, в костюм с галстуком, а не в кафтан или зипун. Байкеры из "Ночных волков" могут объявить о том, что они теперь–де "русские мотоциклисты", но эстетика американских байкеров, все эти кожаные жилетки, нашивки и "Харлеи", никуда не денется, и "мотоциклисты" все равно останутся проводниками американской субкультуры. Роза, как говорил Шекспир, пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, а рекламировать вульгарный патриотизм к лицу булочнику или байкеру, а не премьеру. Невзирая на горячее желание соответствовать моменту.