Взрывы в Брюсселе

После краткого перерыва терроризм вновь становится элементом политического ландшафта Европы.

Вчерашняя серия терактов в столице Бельгии (взрывы прогремели сначала в аэропорту, затем в метро) захватила новостные ленты по всему миру, но реакция на нее несколько отличается от реакции на случившиеся полугодом ранее теракты в Париже и на случившуюся еще ранее атаку на редакцию французского журнала "Шарли Эбдо". Если тогда терроризм мгновенно стал поводом для размышлений на тему легальной и нелегальной миграции, справедливости войны в Сирии и так далее, то теперь на этом фоне наблюдается, можно сказать, тишина.

Все уже сказано

Новости сугубо деловиты — правительства выражают соболезнования и проводят срочные совещания, повсеместно еще более усиливаются меры безопасности, приостанавливается работа транспорта, спецслужбы опровергают версии и домыслы. СМИ, как обычно, обильно цитируют очевидцев, рассказывающих, как все было кроваво, но никаких идей, мнений, оригинальных предложений.
Как будто все уже все сказали и подумали еще тогда и сегодня добавить нечего. Все вопросы уже поставлены, ответы на них если не проговорены вслух, то явно подразумеваются. Даже высказывания российских деятелей про "печальные итоги политики двойных стандартов" — и те дежурны. Все же понимают, что у всех двойные стандарты и тем, кто призывает "не делить террористов на хороших и плохих", наверное, не стоит выступать единым фронтом с "Хезболлой", например.
Нет, никто не будет из–за этого отменять Евросоюз и восстанавливать границы. Это стоит таких денег, а экономические связи приносят такие выгоды, что отказываться от этого никто не будет. Нет, никто не опасается торжества ультраправых радикалов, потому что даже если это случится, то что по большому счету сделают эти радикалы? Построят газовые печи? Нет, конечно. И никто в Европе не готов на самом деле отказаться от мигрантов: это рабочая сила, и за полный отказ придется расплачиваться благополучием большинства. В конце концов, проблемы миграции и проблемы терроризма — не одно и то же.
Теракт всегда имеет мощный психологический эффект, но он быстро проходит. Сейчас по Парижу все гуляют так же, как и раньше, и точно так же через неделю будут гулять по Брюсселю. Ну что теперь, не летать на самолетах, не ездить в метро, не ходить по улицам? В соцсетях задаются вопросами: понимают ли они теперь, что натворили? А что они натворили? Вот Россия вроде бы, по такой логике, ничего не натворила, а теракты тем не менее случаются.
Конечно, все всё понимают. В мире вообще все время кто–то что–то творит, за что потом приходится расплачиваться. Можно подумать, кто–то из критиков мог бы сделать так, чтобы терактов не было. Если бы мог, наверное, самолеты над Синаем не падали бы.

Этого не изменить

И Европа, и Россия переживали и куда более кровавые периоды в истории. Возможно, самым передовым гуманистам в определенный момент стало казаться, что если католики и протестанты больше не досаждают друг другу, а Гитлер побежден, то можно построить наконец город Солнца, в котором все будут жить во всеобщей гармонии и никто не будет доведен до крайней степени отчаяния.
Но даже в вегетарианскую послевоенную эпоху в Европе взрывали ирландцы, взрывали баски, стреляли и брали заложников палестинские террористы и бомбисты из ультралевых европейских организаций, устраивали теракты борцы за независимость Южного Тироля, и так далее. Без всяких сирийских мигрантов.
Да, те теракты были в основном политическими, направленными на солдат или чиновников (хотя были и гражданские жертвы, и та же RAF взрывала универсамы и редакцию Axel Springer), а сейчас на все это накладываются национальный и религиозный факторы, плюс Интернет увеличивает масштабы трагедий стократно. И очень неприятно осознавать, что у тебя дома сидят какие–то люди, которые в любой момент могут неожиданно что–нибудь взорвать.
Но если кто–то думает, что можно устроить все так, чтобы безопасность была абсолютной и люди перестали гибнуть вообще, это похоже на то, как некоторые люди 100 лет назад всерьез верили, что при коммунизме люди перестанут умирать.
У людей всегда будут идеи, те или другие, и всегда найдется тот, кто за них решит проливать кровь. Но ни одного, ни двух, ни даже серии потрясений недостаточно, чтобы в корне изменить ту политику, которую Европа решила проводить.