Соучредитель венчурного фонда ABRT Venture Fund Ратмир Тимашев о новом этапе развития российского рынка венчурных инвестиций, о шансах Петербурга стать российской Кремниевой долиной и о влиянии российско–украинского конфликта на рынок венчурных инвестиций.
В каком состоянии находится венчурный рынок России?
— Общее потенциальное предложение денег на этом рынке находится в диапазоне $1,5–2 млрд, при этом объем сделок за год, по разным оценкам, составляет от $400 млн до $1,2 млрд. Что касается роста рынка, то здесь все зависит от сектора. Он точно наблюдается в сфере IT, и он, скорее всего, сохранится, даже несмотря на политический фон, отпугивающий иностранный капитал. Не последнюю роль в этом играют госинвестиции.
Насколько такие структуры, как фонд "Сколково", эффективно распределяют государственные средства?
— Я думаю, что более–менее эффективно. По крайней мере, точно нельзя сказать, что они распределяются направо и налево. Наоборот, я бы сказал, что этот процесс чрезмерно забюрократизирован. Чтобы получить $30–40 тыс., нужно собрать уйму бумажек. О результатах же этих вложений пока говорить рано. Фонд "Сколково" существует 3–4 года, что довольно мало для инвестфонда. А создание инфраструктуры инновационного центра "Сколково" еще находится на начальном этапе.
Что изменилось на рынке за последние 10 лет?
— Изначально российские венчурные фонды занимались в основном посевными инвестициями, то есть вкладывали в стартапы на совсем ранней стадии их развития, когда, кроме идеи, ничего еще нет. Сейчас складывается ситуация, когда часть этих бывших новичков смогли добраться до стадии роста, или, как это называется в США, раунда А. Это состояние, когда у компании уже есть какой–либо минимальный продукт и уже появились новые клиенты. Но опыта и ресурсов для раскрутки, выстраивания продаж и, возможно, выхода на международный рынок у них нет. Они, по сути, оказались брошенными, так как инфраструктуры для инвестиционной поддержки таких компаний у нас до сих пор не создано.
Существуют ли какие–либо пути выхода из этой ситуации?
— В качестве одного из вариантов решения проблемы наш фонд вместе с партнерами, венчурным фондом Mangrove и образовательным проектом RIS Ventures, организовали рабочую площадку ABRT–Mangrove CEO Camp на базе технопарка НИУ "ИТМО". Это мероприятие, на котором около 20 перспективных стартапов получат гранты и в течение нескольких месяцев смогут получить консультации профессионалов мирового уровня, в том числе из таких известных компаний, как Microsoft, Adobe, HP или Veeam. При этом акцент делается не на образовании, а на решениях проблем при реализации конкретных проектов. Те из них, кто ориентирован на международные рынки, потом отправятся в США и, если хорошо себя проявят, смогут рассчитывать на хороший инвестиционный контракт. Кстати, подобный проект — YCombinator в 2005 году организовал известный венчурный фонд Sequoia. После него мир узнал о многих сейчас известных компаниях, в том числе о сервисе для хранения и синхронизации данных — Dropbox.
Сколько ваша компания готова вложить в эти проекты?
— Мы не гарантируем инвестиции всем тем, кто стал участником CEO Camp. Для нас важно создать площадку для общения между руководителями компаний. Но мы, безусловно, будем рады, если по завершении мероприятия с какими–то из стартапов у нас сложится совместная работа. Сейчас только наш фонд готов инвестировать в проекты до $1–3 млн за раунд. А вместе с нашими партнерами инвестиции могут доходить до десятков миллионов долларов. Вообще же ABRT и Mangrove планируют в ближайшие 5 лет активно инвестировать в России. В год мы инвестируем в три–четыре проекта.
На каких условиях вы готовы вкладываться?
— В зависимости от стадии развития компании мы ориентируемся на 25–35%. Мы намеренно не хотим стать мажоритарными акционерами, так как, на наш взгляд, контроль должен находиться у основателей. Это хороший стимул для дальнейшего развития проекта.
Часто западные инвесторы желают видеть опытного топ–менеджера у руля компании, в которую они вкладывают. Через это прошел
Google. Будете ли вы требовать того же?
— На мой взгляд, на столь ранних стадиях этого еще не нужно. Тому же Google самую первую сотню тысяч долларов дали безо всяких условий.
Возможно, это нужно, когда речь идет о десятках миллионов долларов, однако есть примеры, те же "Яндекс" или "Вконтакте", когда сами основатели доводили стоимость своих компаний до миллиардов долларов.
Для чего вам привлекать в проект другие венчурные фонды? Не уведут ли они у вас интересные проекты?
— Конкуренция на венчурном рынке действительно ощущается. Но нас в данном случае больше волнуют не столько инвестиции, сколько развитие российской экосистемы. Почему в США появилась Кремниевая долина? Да потому что в одном месте встретились большое количество высокотехнологичных стартапов и инвесторов, заинтересованных в их развитии. Если у нас в России такие компании будут оседать в Петербурге, то нам в том числе будет потом гораздо легче искать новые проекты для инвестирования. К тому же этот бизнес рискованный, и лучше всего риски с кем–нибудь делить. Ко всему прочему у каждого фонда, как правило, есть своя специализация. Кто–то занимается проектами, рассчитанными на бизнес, кто–то на частного потребителя и т. д.
Почему выбрали Петербург?
— В Петербурге очень много профильных вузов и, соответственно, много инженерных умов и программистов, которые любят свой город и не стремятся уехать в Москву. К тому же люди здесь больше ориентированы на результат и гораздо более трудолюбивые и ответственные. Поэтому, когда мы основывали первую компанию в США, которую впоследствии удалось удачно продать, центр разработки был в Петербурге. Сейчас здесь находится одна из основных компаний, в которую мы вложились.
Через какое время вы обычно продаете акции компаний?
— Обычно это происходит через 5–7 лет. Но, так как мы вкладываем свои средства, жестких ограничений у нас нет, в отличие от классических фондов, которые распоряжаются средствами партнеров. У них, как правило, срок выхода из какого–либо предприятия жестко оговорен в уставе.
У вас уже есть проекты, которые "выстрелили"?
— Конечно, например, модный онлайн–ретейлер KupiVIP, а также известный в мире поставщик решений для защиты данных Veeam Software. Из последней компании мы еще даже не выходили, но уже в несколько раз окупили свои вложения.
Но, насколько я знаю, ваш фонд инвестировал и в проекты, которые не пошли.
— На посевной стадии, которой мы изначально занимались, такое бывает часто. По сути это лотерея. Никто не мог предугадать наверняка, "выстрелит" ли тот же Facebook или Youtube. Попыток сделать поисковик была масса. Мы тоже, кстати, вкладывались в поисковик Quintura, который в итоге не пошел. В стадии роста рисков, конечно, уже гораздо меньше.
Насколько этот бизнес рентабелен?
— Если говорить о нас, то за 6 лет, с 2006–го по 2013 год, капитализация портфеля фонда выросла более чем в 18 раз, что превышает 50% годовых. Всего же за этот период мы сделали более 20 инвестиций и в ближайшие 5 лет планируем увеличить число портфельных компаний вдвое. Существуют компании, которые за год отбивают вложения в 3 и 4 раза.
Какие направления венчурных инвестиций сейчас более популярны?
— Хотя существуют инвесторы, которые ориентируются на энергетику, фармацевтику, биоинженерию, большинство фондов в России все же нацелены на IT–проекты. Для этого бизнеса не нужна дорогая инфраструктура, требуется меньше инвестиций, да и их возврат происходит гораздо быстрее. Например, в фармацевтике с момента начала разработки лекарства до его коммерческого производства могут пройти десятки лет.
А какие деньги здесь сейчас больше вращаются, российские или иностранные?
— Иностранных венчурных фондов приходит все больше, но все равно российские деньги пока преобладают, особенно на посевной стадии. Последние политические события на некоторое время могут замедлить этот процесс.
Настаивают ли венчурные инвесторы на регистрации предприятия, в которое они вложили, за рубежом?
— В России законодательная база до сих достаточно слабая. Поэтому уводить предприятия в Швейцарию, Кипр или Голландию зачастую вынуждены многие. И это относится не только к высокотехнологическим компаниям, а также к тем, кто ориентирован на глобальные рынки. Но это на самом деле не самое главное и сложное из того, что необходимо сделать стартапу для дальнейшего роста.
А что конкретно не так в нашем законодательстве?
— Самое главное — это защита интеллектуальной собственности. Например, если в России программист своровал код и начал использовать его в конкурирующем продукте, привлечь его к ответственности в судах почти невозможно. На Западе проблем гораздо меньше.
Но в последнее время законодатели ужесточили борьбу с пиратством.
— Возможно, законы–то и улучшили, но качество работы судебных органов осталось прежним. У нас, к сожалению, иногда остается возможным выиграть суд далеко не самыми прозрачными методами.
Есть ли в Петербурге перспективные проекты, которые вы уже присмотрели для инвестирования?
— Говорить о перспективах участников CEO Camp пока рано. Но недавно мы, например, инвестировали в петербургский сервис бронирования отелей oktogo.ru, который уже интегрировали с туристическим порталом travel.ru.
А мессенджер Telegram Павла Дурова, из–за которого разгорелся конфликт между акционерами "Вконтакте", относится к той
категории проектов, которыми вы интересуетесь?
— На сто процентов. Но Дуров уже делает этот проект из Кремниевой долины, и, конечно, у него есть доступ к местным фондам, поэтому вряд ли ему понадобятся наши услуги. Тем, у кого уже есть история успеха, гораздо легче поднять деньги.
А то, что этот проект постоянно сотрясали корпоративные конфликты с участием Павла Дурова, не оттолкнет ли инвесторов
от проекта?
— Естественно, проверяют основателей стартапа и на это. И это может сыграть определенную роль, но произойдет ли в конкретном случае, сказать не берусь. Для этого нужно изучить историю бизнеса Павла Дурова более внимательно.
Какого рода проекты сейчас больше всего привлекают инвесторов?
— Сейчас перспективны проекты по поиску и привлечению клиентов через Интернет для каких–либо услуг. Также очень интересны инструменты интернет–маркетинга и онлайн–рекламы. С охотой инвесторы вкладываются в сегмент, связанный с путешествиями и туризмом, электронную коммерцию, а также продукты в области здравоохранения, спорта и фитнеса.
И, разумеется, впечатляющие темпы роста демонстрируют мобильные технологии, мобильная коммерция и инновации в автомобильной отрасли.
А с чем, наоборот, не стоит и подходить?
— Мы смотрим все проекты, но, скорее всего, нет смысла с нами обсуждать социальные сети, поисковики, сервисы фотографий и медийные проекты.
Биография
Ратмир Тимашев
> Родился в 1966 г. в Уфе, в 1990 г. закончил Московский физико–технический институт.
> В 1997 г. с однокурсником Андреем Бароновым создал в США софтверную компанию Aelita Software. В 2004 г. ее купила за $115 млн Quest Software.
> В 2005 г. стал соучредителем венчурного фонда ABRT, а в 2006 г. — компании по резервированию данных Veeam. В 2012 г. ее выручка составила $175 млн.
> Входит в Tоп–30 самых значимых людей Рунета, по версии Forbes.
Компания
ABRT Venture Fund
> Основан в 2005 г. Ратмиром Тимашевым и Андреем Бароновым, назван по первым буквам имен учредителей. Фонд распоряжается собственными средствами основателей. Объем фонда — до $10 млн. Инвестиции на один проект — $1–3 млн за раунд.
> ABRT специализируется на web–сервисах, мобильных приложениях, программном обеспечении. Среди успешно проинвестированных проектов Acronis, InvisibleCRM, Veeam Software, OKTOGO, Drimmi, Veeam Software, KupiVIP, AutomatedQA
