"Выходной Петербург". Через запятую после Куликовской битвы

Александр, "Сталинград" сделан формате IMAX 3D. Не боялись, что пионерские технологии, компьютерная графика и стереоэффекты будут отвлекать зрителя от драмы, которая есть в фильме?

— Технологии и эффекты — это инструментарий, это не самоцель. Почему–то против спецэффектов имеется предубеждение, вызванное, вероятно, тем обстоятельством, что эти приемы, эти форматы являются неотъемлемым атрибутом такого большого аттракциона, как детский кинематограф.

Его же называют развлекательным, приключенческим кино и так далее. Применение этих приемов по отношению к драматической истории, которой, безусловно, является "Сталинград", вызывало и огромные опасения у нас, и настороженность у большого количества зрителей еще до того, как они увидели этот фильм. Поэтому, объясняя их наличие, я говорю прежде всего о двух обстоятельствах. Во–первых, эти инструменты — не просто технические приспособления, это суть языка современного большого кинематографа, адресованного той самой аудитории, которая по–прежнему заполняет залы кинотеатров, — тех самых людей, которые приходят смотреть кино на большом экране. Потому что на сегодняшний день кинематограф, разделившись фактически на два сегмента — на малый и на большой экран, оставил для малого экрана мигрировавшие туда с большого и драмы, и мелодрамы, и исторические фильмы, и огромное количество других ранее популярных жанров.

Главными эстетическими компонентами фильмов, сделанных для большого экрана, стали прежде всего визуальная энергия аттракциона, впечатление, складывающееся прежде всего зрелищем и зрелищностью. Для того чтобы привлечь внимание и, самое главное, вызвать сопереживание, вовлечь современную молодую аудиторию, нужно конечно же говорить на ее языке. Именно поэтому, снимая "Сталинград", мы используем огромное количество возможностей, которые предлагают современные технологии.

Вообще история кинематографа — это в том числе история его технологического развития. В руках художников возможности, предлагаемые инженерами, каждый раз разрушали барьеры между зрителем и экраном. Сначала кинематограф из немого стал звуковым, потом появился цвет, теперь объем. При этом каждый раз это вызывало критику. Говорили, например, что настоящий кинематограф — это немой, который сохраняет пластику, а не убивает ее этим вашим убогим пошлым звуком. Потом говорили, что черно–белое кино — это абсолютная графика, это благородство, аскетизм, в этом есть драма света. Но и в том, и в другом случае кинематограф отвоевал еще большее пространство возможностей, инструментов в руках людей, делавших великие фильмы.

Объем, 3D, IMAX — это инструментарий для талантливых людей. Для бездарей это не более чем способ изъятия денег у потребителя — но вот Вим Вендерс сделал в 3D документальный фильм о Пине Бауш, и это очень интересное кино. Технически изощренный "Аватар" совершил во многом эстетическую революцию. Этот фильм считается, особенно у нас, детским, несерьезным, а серьезным кинематографом считается только содержательная драма, сложная и напряженная…

Когда–то и фильмы Чаплина считались массовым искусством…

— Да, а со временем, превратившись в классику, они удовлетворили и вкусы высоколобой публики.

В России по–прежнему есть высоколобая аудитория, для которой необходимость коммуницировать через такие технологии, как 3D, с массовой аудиторией не является органичной. Для этой аудитории главное — пространство собственного высказывания, и они имеют на это право, но фильм "Сталинград" сделан с другими амбициями, по другим законам.

Итальянский историк Карло Гинзбург сказал, что, если бы удалось доказать, что Наполеона не было, наш мир бы рухнул. Не боялись ли вы, берясь за тему Сталинграда, нарушить культурный код народа?

— Если бы мы поспрашивали молодых людей на улицах российских городов о Сталинграде, то, я думаю, мы получили бы пугающие результаты: обнаружили бы, что они ничего не знают и не понимают и только слышали название, которое для них занимает место где–то через запятую после Куликовской битвы. Максимум того, что знают многие, — это то, что это была решающая битва с немцами, но они не знают, почему мы победили и как. А это принципиальная вещь — не только потому, что это один из ключевых моментов отечественной истории, и не потому, что это одна из духовных скреп, о необходимости которых говорил президент, а это принципиально важно, когда мы говорим о культурном коде. Если культурный код живой, он дает возможность даже молодым людям, не имеющим отношения к этим событиям, чувствовать себя достойными. Когда ты понимаешь, что стоишь на плечах людей, которые это совершили, — это совсем другое ощущение: ощущение не тупой гордости, а внутреннего достоинства.

Для себя я так определяю Сталинград: к крестьянину Ивану приходит чемпион мира по боксу и сбивает его с ног…

— Несколько раз…

А потом Иван не только встает, но и дает сдачи и побеждает. Ведь с кем сражался Советский Союз? Немецкая армия была самой сильной, немецкая промышленность — самой мощной, немецкая техника во всех областях — образцовой…

— Наш фильм начался с очень простого вопроса, который мы не озвучивали: а как мы победили? Для исполнения роли офицера вермахта — главного антагониста в фильме, приехал американский актер Томас Кречманн, профессиональный пловец из ГДР, сбежавший оттуда, преодолевая всевозможные трудности. Он был в фантастической физической форме, дисциплинированный, тренированный. Мы представили себе: сотни тысяч таких томасов кречманнов вместе, мотивированных, в совершенной физической форме, честно выполняющих порученное. Как их победили?

Когда недавно этот фильм показывали в Волгограде, мы ужасно испугались, потому что перед показом встретились с 90–летними ветеранами, прошедшими войну. И один из них говорит: если бы вы сняли фильм о том, как мы встали и выстояли, — то все, больше ничего не надо.

Это принципиальный момент, потому что фильм действительно об этом! О том, что есть в человеке, внутренне ведомом, чем–то мотивированном. То ли яростью и местью, как это говорит немецкий герой в фильме, то ли чем–то иррациональным. Для наших война перешла в иррациональное состояние. Немцы были рациональными вояками: они получили приказ дойти до Индии. И пошли честно выполнять, послушно. А с другой стороны — иррациональная ярость людей, которых несколько раз сбили с ног у них дома.

Мне кажется, это принципиальный момент, понимание которого по отношению к собственному народу, семьям и т. д. для молодых людей может сыграть чрезвычайно позитивную роль. Далекую от идеологии — я сейчас говорю не об идеологии. Это метафизика.

В какой стадии находится сегодня проект фильма "Код Дурова" о создателе российской социальной сети?

— Мы пишем сценарий. Это непростая задача, как вы догадываетесь. Книжка сама по себе неплохая. Но книжка — это журналистский труд, в котором собрано, очень аккуратно и понятно изложено огромное количество фактов из истории создания сети "Вконтакте" и жизни самого Павла Дурова. Когда ты делаешь фильм, ты понимаешь, что рассказываешь драматическую историю. При этом не хочется делать байопик, потому что байопик о парне, которому всего ничего, — это очень смешно. Речь о картине, которая фактически, конечно, будет состоять из нескольких эпизодов, где должны проявиться эти герои: Павел Дуров, его партнеры и участники этой истории, его оппоненты тоже.

У этих оппонентов ведь есть своя версия истории.

— Конечно же да. И мы очень далеки от того, чтобы делать заведомо апологетическую историю — при всем уважении к человеку, который взял и создал эту сеть. Я с огромным уважением отношусь к таким людям–созидателям, это человеческое достижение. Но наш фильм — это не апологетика, это сложный сценарий, в котором будут узнаваемые живые характеры, это будет фильм, сделанный для современной аудитории. Фильм не будет сделан в параллель к замечательной картине Дэвида Финчера "Социальная сеть" о Марке Цукерберге, а скорее вслед ей, хотя такое сопоставление неизбежно. Мы не пытаемся намеренно сделать иначе, но я убежден в том, что эти фильмы не могут быть похожи просто потому, что есть принципиальная разница между Соединенными Штатами и Россией и есть разница между людьми, между их человеческими мотивациями. История Марка Цукерберга рассказана очень по–американски: это история внутренне закомплексованного мальчика, который своим безумным успехом пытается завоевать девушку. Этот финал, в котором герой пытается зафрендить девушку, с которой он ссорится в первой сцене, принципиально важен — но он не про Дурова!

Это точно не про Дурова, разбрасывающего деньги с балкона, точно не про Дурова, не пускающего ОМОН, точно не про Дурова, отказывающего убрать из своей сети политические комьюнити. Фильм про многое в этом человеке, и для того, чтобы сформулировать его главный мотив, нужно его понимать. Вот над этим мы сейчас бьемся, у нас уже три сценария было, я думаю, четвертый уже может оказаться готовым.

Когда я купил права на книжку и пресса опубликовала это известие, неожиданно позвонил Федор Бондарчук. Он звонит часто, и меня удивило не это, а удивило то, что он начал говорить о появившихся заметках, о том, что мы купили права и собираемся делать фильм о Дурове. Когда он ни с того ни с сего сказал: "А давай я сделаю этот фильм!" — я удивился. Я даже не сразу ему ответил, сказал: "Ну, давай мы подумаем". Он сказал: "Если у вас никого нет, никаких людей на примете..." А я на самом деле покупал эту книжку в расчете на одного относительно молодого режиссера, который сделал один очень удачный фильм, на мой взгляд, и которого я надеялся привлечь к фильму о Дурове.

Это кто?

— Не скажу. Очень хороший режиссер. Но, поскольку Федор позвонил, я подумал, что это может быть ужасно любопытно. Потому что Федор унаследовал генетическую страсть к большому стилю, к постановочному кино, он чувствует себя в нем бесконечно свободно, не боится. Поверьте, многие очень боятся, не знают, что делать с таким количеством людей на площадке. А ему легче, он в этом живет, потому что он знает, что делает каждый человек на втором плане, на третьем, на пятом, он очень внутри всех деталей материального мира — что из чего построить, из какого материала. Вы даже не представляете, сколько он знает терминов слесарного, плотницкого и любого другого дела! Я каждый раз удивляюсь и спрашиваю, откуда он все это знает. Но у него украинский характер, потому что папа из села Белозерки Херсонской области. Мама у него из русской деревни, и я ему говорю, что все это идет от земли.

Он очень умелый человек, умеет работать руками. Я поэтому подумал, что было бы любопытно, если он сделает небольшую картину. Потому что "Код Дурова" — это драма, построенная на человеческих отношениях, там не нужно будет масштабов, тысяч людей, достаточно двух–трех человек в кадре, может, пяти. Больше не надо! Разговоры, актерские сцены, конфликты, отношения. Вот и все.

Какие–то сроки можно назвать?

— Да, мы начнем снимать следующей весной и закончим в следующем году.

Будете сотрудничать с "Ленфильмом"?

— Мы в Питере все снимаем! Конечно, будем. У нас с "Ленфильмом" близкие, хорошие отношения. Главное действие происходит все–таки в Доме Зингера.

Хотелось бы, чтобы Дом Зингера был так же известен, по крайней мере российскому кинозрителю, как и небоскребы Нью–Йорка. Все ведь знаем топографию Нью–Йорка и других американских городов по фильмам…

— Когда я впервые приехал в Соединенные Штаты, я понял, что знаю перекрестки улиц. А Питер — однозначный герой кино, конечно, герой с характером.

Я вам скажу честно, я был так рад фильму "Питер ФМ", потому что это фильм о городе. Мне показалось в свое время, что это замечательная идея — сделать фильм о городе. В этом смысле "Код Дурова" может быть хорошим фильмом с Петербургом как героем.Ликазать укЛ