"Выходной Петербург". Музыка может стать оружием

Как вы можете оценить сегодняшние отношения государства и культуры?

— Я в основном живу не в России и не могу сказать, что по–настоящему в курсе проблем, которые тут возникают у театров или концертных залов. В наших проектах с самого начала участие государства было минимизировано. Не хочу сказать, что оно чисто декоративное, но во всяком случае довольно формальное. Хотя нас благословил Анатолий Собчак. Первый фестиваль "Музыкальный Олимп" открывал месячник европейской культуры в 1996 году, Анатолий Александрович вышел на сцену с букетом, и, если бы тогда не было такой поддержки, возможно, этот проект не вызвал бы воодушевления в определенных кругах, ничего бы не состоялось.

Государственным структурам, как мне кажется, не очень интересны небольшие, пусть и творчески содержательные организации, они заинтересованы в главных брендах, которые традиционно служили витриной государства, какой бы строй ни был — и в царское время, и в советское, и сейчас: Большой, Мариинский театры. Приезжаю и вижу: вот построили Концертный зал Мариинского театра (который очень люблю, там реально хорошая акустика, мы с ним сотрудничаем), вот теперь — его новое здание, то есть какое–то движение происходит. Но все–таки деньги в сфере культуры тратятся в основном на стройку, ремонт, техническоеоснащение — а меня гораздо больше интересует то, ради чеговсе это делается, духовная начинка. Да, в России иногда выступают звезды, но ни одна концертная организация — исключая Валерия Гергиева, его невероятную, прямо–таки сверхчеловеческую деятельность — не может предложить хорошую, стабильную, яркую афишу.

Привычный вопль деятелей культуры: без государственной поддержки она погибнет. Но ваш опыт показывает: достаточно, чтобы государство просто не мешало.

— Вот сейчас мы делаем огромный по нашим меркам проект: в ноябре привозим в Москву Венский филармонический оркестр сразу на четыре концерта, в которых он исполнит все девять симфоний Бетховена. И австрийские банки сами хотят в этом участвовать, они не могут допустить, чтобы такое событие века прошло без них.

Думаю, государство может только гордиться частными инициативами, ведь именно они, небольшие организации или даже просто, как говорится, группа товарищей, зачастую и создают ту самую духовную начинку для построенных давно или недавно зданий, без которой те останутся просто стенами и крышей. Из таких инициатив, кстати, в свое время выросли и Зальцбургский, и Глайндборнский фестивали.

При этом мы не просим у государства денег, я имею в виду не только наш фонд, но и Спиваковский, и "Новые имена", и другие — все существуют на спонсорскую помощь. В России ведь в основном работают личные контакты — когда люди к тебе персонально хорошо относятся, в тебя верят. А сейчас, хотя закон о меценатстве по–прежнему не принят, тема благотворительности становится модной, об этом стало можно говорить — раньше показывать какую–то спонсорскую деятельность было опасно.

Вообще Россия очень интересная страна: здесь многое совершается страстным желанием одного человека или какой–то компании. Скажем, я заканчивала десятилетку при Ленинградской консерватории и, честно признаюсь, когда училась, ее не любила, но потом, когда наступили тяжелые времена, надо было как–то помогать школе — не из любви, а просто из чувства долга.

В современном мире политические, предпринимательские и художественные элиты объединяются для достижения общих благих целей. А в России что осталось такого, чем можно похвастаться? Ведь не изобразительное искусство, не архитектура, не кино, а прежде всего академическая музыка. Валерий Гергиев превратил Мариинский театр в место, где надо быть, куда надо стремиться, и на открытии нового здания, как и на открытии Большого театра после реконструкции, собираются первые лица страны и мировой истеблишмент. Остается надеяться, что это понимание роли культуры будет спускаться на следующие уровни.

Вы привозили в Россию лучших музыкантов мира — от виолончелиста Йо–Йо Ма и скрипачки Анн–Софи Муттер до Бобби МакФеррина. Что вы числите главной своей продюсерской победой?

— Если честно, когда проект проходит, я не то что не горжусь — даже не думаю о нем, мне интересен следующий. Хотя мне кажется, что, помимо гастролей звезд, во всех отношениях удачен фестиваль "Музыкальный Олимп", который вот уже столько лет представляет в Петербурге звезд завтрашнего дня — победителей самых престижных мировых музыкальных конкурсов. Он стройный, молодой, с очень позитивной энергией, мне кажется, он весьма подходит городу и созвучен общей мировой тенденции — восприятию музыки как объединяющей людей идеи. Каждый год у нас музыканты одной генерации знакомятся друг с другом, начинают работать вместе, и это дает невероятный творческий посыл. Когда я начинала фестиваль, ни о чем таком не думала, а сейчас он мало–помалу становится мировым брендом. Но это продукт в общем сделанный. Меня же занимают будущие красивые праздники — те же Венские филармоники. У нас ведь образованная публика, и она должна иметь возможность слушать великий оркестр под управлением лидера своего поколения Кристиана Тилеманна — это на сегодня эталонное исполнение Бетховена.

Несколько лет назад много шума наделала книга Нормана Лебрехта "Кто убил классическую музыку?", где автор показывал, как искусство превратилось в чистый бизнес, управляемый по законам маркетинга…

— Музыка всегда обслуживала духовные потребности людей, однако сегодня уровень этого заказа резко падает. Сейчас надо иметь мужество не идти на поводу у публики.

Действительно ли талантливый продюсер может сделать звездой полную бездарность?

— Но тут надо говорить не о таланте продюсера, а о его совести. Зачем же продюсировать неталантливых людей?

Из тщеславия — ради доказательства собственного всесилия.

— Ну, это совсем не ко мне. Я считаю, что в нашем деле основополагающие понятия — позитивная или негативная энергия. Действительно, сейчас со сцены идет очень много негативной энергии — малоодаренные, но амбициозные люди могут буквально зомбировать публику. Тем более что той легко растеряться: все вокруг восхищаются, и тебе стыдно признаться, что ты ничего не понял.

Новое платье короля?

— Вот именно. И чем дальше, тем больше такой нечестной игры. Но я предпочитаю музыкантов, у которых, когда они выходят на сцену, чувствуется связь с божественным, а не с дьявольским.

Вы знаете примеры дутых звезд?

— Часто это связано с патриотическими чувствами — во многих странах свои внутренние герои, не слишком интересные остальному миру. Это есть и в Китае, и в Японии, и у нас — культивируются национальные традиции, национальные школы. Вы видели в российском оркестре хоть одного иностранца? Вот в Америке другое отношение, там нет этого, условно говоря, национализма: в Нью–Йоркском или Хьюстонском оркестрах состав со всего мира. Хотя и в Азии это начинает размываться. Например, в оркестре Сингапура сейчас уже только 30 человек из 100 сингапурцы.

Разве в эпоху глобализации владение профессией не становится единственным существенным критерием?

— Конечно, профессионализм очень важен. Но не менее, если не более важно то, о чем ты хочешь сказать слушателю. Ведь музыка невероятно воздействует на человека, она — сила и может даже стать оружием. Может радовать и быть вредной. Хорошо исследовано, как под определенную музыку — естественно, не классическую — лучше продаются наркотики или человек пьет больше алкоголя. А есть музыка созидательная, которая вызывает в нас положительные, высокие переживания.

Когда вы произносите слово, вы успеваете его проанализировать, музыка же попадает в мозг, минуя фильтр подсознания, тем более сознания. Звук дает организму сигнал, который сознание не обрабатывает: вы еще ничего не поняли, а он уже настроил вас на страх, или удовольствие, или релаксацию и т. д. Одна и та же картинка, если сопровождать ее разными музыкальными фрагментами, будет вызывать разную эмоциональную реакцию. Например, представьте фотографию предыдущего римского папы Бенедикта, где он в мантии, шапочке, машет рукой — и звучит чудесная медитативная музыка. Вам грезится, будто он именно вас благословляет, и вы таете. А если включить Вагнера, "Тангейзер", вам этот жест покажется призывом к оружию, к бою. Или вспомните "Психо" Хичкока, когда героиню, которую играет Джэнет Ли, убивают в душе, — ритмичная безумная музыка Бернарда Херрманна вселяет тревогу, готовит вас к тому, что сейчас случится что–то страшное. А если бы девушка мылась просто под шум воды, сцена смотрелась бы вполне нейтрально.

Считается, что профессии, требующие ежедневных многочасовых занятий, обедняют интеллект — условно говоря, у балетных ум в ногах. Однако многие музыканты сделали успешную карьеру чиновников, менеджеров и т. д. Например, ваш бывший муж виолончелист Сергей Ролдугин фигурирует в списке миллиардеров, составленном журналом "Финанс".

— Правда? Я об этом не знала.

Да, на хорошем месте.

— Честно говоря, я не интересуюсь списками такого рода. Что же касается интеллекта музыкантов, то нет ничего удивительного в том, что многие из них — продвинутые в разных областях, не связанных с профессией, люди. Дело в том, что занятие музыкой стимулирует дополнительные участки мозга. У музыкантов быстрый ум, невероятная память, у них гораздо реже диагностируют синдром Альцгеймера, с возрастом они меньше подвержены деменции, то есть слабоумию.

Во всем мире музыкальная терапия — абсолютный тренд, например, после инсульта люди под музыку значительно быстрее восстанавливают способность ходить. И при Альцгеймере музыка помогает возвратить память — хотя бы на время. Музыка и социальная среда, музыка и образование, гармоничное развитие детей — к сожалению, в России эти направления пока мало развиты.

Кстати, о Сергее Ролдугине: в книге "От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным" есть фотография, на которой Путин, его тогдашняя жена и, как гласит подпись, "наши друзья Ира и Сергей Ролдугины".

Вы, кажется, были соседями?

— Это не тема нашего разговора. Да, на этой фотографии я. Всё.

Но правда хотя бы то, что вы крестили старшую дочь Путиных Машу?

— Если бы я сказала, что это неправда, это, наверное, был бы грех.