По Елисейским Полям не пройти на высоких каблуках из-за мерзлой слякоти, пухлые снежинки медленно кружатся над площадями, большие бульвары полны людей с разноцветными зонтиками, девушки на террасе кафе невозмутимо играют в карты, а я еду в такси, слушая Моцарта, и таксист-грек учит меня правильно выговаривать адрес отеля: "Айатт, сэнк, рю де ля Пэ".
Я еду на показ Chanel Haute Couture, который традиционно пройдет в Grand Palais, что возле моста, подаренного французам русским царем Александром III. Великий Лагерфельд уже превращал этот дворец изнутри в реактивный самолет, и в подводный мир, и в ночную Вандомскую площадь — что-то покажет он теперь?
Большая часть публики одета вполне сдержанно: черные пальто, неброских расцветок шарфы, не обходится, конечно, без норковых шуб — но ведь на дворе не май месяц, а помещение не отапливается. На общем фоне выделяются несколько наших соотечественниц, пришедших порадовать парижан экстравагантностью и яркими красками: красиво жить не запретишь. Люди рассаживаются в дощатом амфитеатре, где каждое место именное. На этот раз Лагерфельд превратил дворец в настоящий лес: декораторы тщательно подобрали дерево к дереву, куст к кусту, камешек к камешку, под ногами посетителей реальный песок с сосновыми иголками и шишечной чешуей, и люди смотрят во все стороны, пытаясь понять, где прячутся певчие птицы.
Говорят, что перфекционист Лагерфельд отсматривает и переделывает коллекцию вплоть до самого показа, за 2 недели до показа на Chanel работают все лучшие ателье Парижа. Шеи моделей напоминают стебли цветов с изощренными шляпками наверху — или скорее с пестиками и тычинками из перьев и тюля. Демонический макияж превращает девушек в героинь комиксов, а разнообразные пелерины делают каждую достойной портрета. Тема показа так и звучит: framed shoulders, "плечи в оправе".
Несмотря на неспокойное международное положение, отсутствует тема знаменитых твидовых жакетов, которые Коко Шанель придумала, вдохновленная мужской военной униформой.
Лагерфельд явно не верит в войну. Платья — даже самые темные из них выглядят легкими — заставляют вспомнить фей из французских и немецких сказок: вышивка, кружева, крупные цветы, неповторимые ткани.
У каждой модели, как у снежинки над площадью Согласия, своя траектория: кто-то летит в задумчивом отдалении, кто-то кружится, кто-то подлетает прямо к первому ряду, как планета Меланхолия. Они идут по песку с легкостью апостолов, идущих по воде: вера в красоту не позволяет увязнуть. Осторожно, девушки: вы в лесу, и где-нибудь из второго ряда на вас может наброситься чудовище! Соревнование рукотворного искусства и природы (тоже, не без иронии, рукотворной) продолжается полчаса, побеждает идеал красоты.
Лесная сказка, как и все прекрасное, кончается. Мы идем в ресторан, который находится в том же дворце. Вскоре туда приходит сам Карл Лагерфельд — вернее, обедавший там президент дома моды Chanel Бруно Павловски специально выходит, чтобы встретить и сопроводить маэстро.
В России между талантом и бизнесом совсем другие отношения, поэтому мы и торгуем не идеями, не красивыми — и умопомрачительно дорогими — вещицами, а нефтью из дыры в земле.
Сняв знаменитые очки, Карл Лагерфельд что-то показывал на "Маке" Хадсону, своему четырехлетнему крестнику. К ним подошла официантка и стала спрашивать, чего он хочет, — ребенка, а не магната, не великого человека (показательная иерархия: сначала дети, деньги потом).
А я думал о том, был бы возможен такой показ в России. Поддерживает ли наше государство индустрию, основанную на творчестве, как это делают французы? Есть ли светлая голова, которая способна планировать, консолидировать не украденное и вывезенное, не офшорные активы — а творческие силы в том же Петербурге?
