00:0015 апреля 201100:00
32просмотров
00:0015 апреля 2011
Гоголь -- главный автор Валерия Фокина. За сорок с лишним лет режиссерских трудов он сделал по его пьесам и прозе два десятка спектаклей. Естественным образом дошло дело до самого Николайвасильича -- в Александринском театре сегодня и завтра премьера «Ваш Гоголь»: Фокин сочинил и поставил сценическую композицию, исследующую этот художественный и человеческий феномен.
Впрочем, слово «сценическая» не совсем годится, поскольку сцены нет.
Чердак
Спектакль играют на чердаке Александринки. Значительную часть зальчика занимает длинный черный стол. Вдоль него в два ряда лавки, торцом стол уперт в проем в стене. Проем закрыт занавеской, за которой открывается уходящее в бесконечность прямоугольное светлое пространство. На столе скорчившись лежит человек в исподнем -- и мы, рассевшись, оказываемся как бы в анатомическом театре. Босые ступни во всех подробностях, бритая голова, немолодое и некрасивое, но выразительное носатое лицо -- буквально в нескольких сантиметрах от наших глаз. Его бьет озноб, лоб покрывается потом, являются две страшноватые карлицы в белых халатах и меховых шапках, укутывают больного платками, тряпками, сверху шубой… Весь спектакль построен на такой игре фактур: живые пиявки в здоровенной банке для умирающего Гоголя, дряблые морщинистые шеи, выглядывающие под носатыми черными венецианскими масками, бутафорская, подчеркнуто фальшивая в своей правдоподобности снедь, куча кошмарных бумажных букетов, которую наваливают на труп. Физиологически переживаемая тобой достоверность (руку протяни -- потрогаешь) соединяется с игривой, почти буффонной условностью: в том самом светлом пространстве возникает то лубочная Малороссия с кукольными кузнечиком и стрекозой (крыльями машет!), то сияющая перспектива Петербурга (дома в половину нормального человеческого роста), то сладостная Италия с гондолами -- оттуда на Гоголя бросятся черноносые карлы: праздник превращается в кошмар. Завораживающая фантастика сна, которая, как известно, для нас реальней любой яви. В этом спектакль конгениален прозе Гоголя.
Поминай как звали
Гоголей два: Игорь Волков, ему немного за 50, и Александр Поламишев, которому едва за 20. Соответственно, юный, цветущий, поет по-украински, с хлестаковским захлебом расписывает в письмах матушке Марье Ивановне красоты столицы. И Гоголь в конце жизни, уже после «Выбранных мест из переписки с друзьями» (фрагменты которых вошли в композицию), мистик и страдалец, изнемогший под бременем собственного гения, душевной мукой доведший себя до телесной гибели. Хотя текст вполне присвоен, оба актера не играют героя буквально: мол, здрасьте, я Н.В. Гоголь. Например, Поламишев запросто берет микрофон и пародирует рекламу петербургского ресторана, названного фамилией писателя. И вообще иронии по поводу замшелых штампов школьной программы и недавнего удушающего государственного юбилея достаточно: то гример у нас на глазах будет надевать на обоих актеров парики и клеить усы, как на хрестоматийном портрете Моллера, то над телом Гоголя воздвигнется гигантское приукрашенное и героизированное лицо Пушкина с помпезного советского памятника.
В финале Фокин декларирует принципиальную незавершенность своего исследования -- ввиду неисчерпаемости его предмета, невозможности постичь его до конца. Гоголь (старший), выбравшись из-под вороха похоронных искусственных цветов, открывает ставни -- окна этого помещения прорублены аккурат позади квадриги на фронтоне Александринки, потом створки одного из окон, вдыхает ворвавшийся холодный воздух и выходит вон. Поминай как звали.
Дмитрий Циликин, журналист
