Ампир сгущается в воздухе

- В безопасном виде? А в чем опасность?

- Главное свойство российской государст-венности - ее чрезвычайный характер. В самом широком смысле: миссионерство, принципиальный отказ от идеи обустроенной жизни и сытости подданных. Нет идеи, более чуждой этой государственности, чем идея исправной сантехники. В краткие периоды истории России тот или иной властитель пытался пустить ее по европейским рельсам - ни у кого не получилось: снова воцарялась мерзость запустения. Но как только раздается клич "Государево дело!", тут же вся раздрызганность собирается вое-дино и начинает осуществлять какую-то сверхзадачу. Любую: строить Ледяной дом, завоевывать Константинополь, покорять просторы космоса, утверждать мировую революцию. Притом сама чрезвычайная государственность может быть революционной или имперской, реализовывать коллективный невроз зависти или манию величия; единственное, что она не может реализовать никоим образом, - идею ситцевой занавесочки и исправной сантехники.

Сейчас Россия гораздо дальше от искушения социализма, чем европейские страны, но зато имперская идея более чем актуальна. Казалось бы, дай людям зара-батывать, ездить за границу и т. п. - они успокоятся. Ан нет - почему-то нужна сверхзадача. Самый большой рост рейтинга Путина давали возвращение нашей научной станции в Антарктиду, претензии на Арктику, заявка на восстановление ракетного щита - казалось бы, абсурдные для обывателя вещи, которые на самом деле страшно волнуют его бессознатель-ное. В ситуации выбора предпочтений вновь выбирается трансцен-дентное, и, похоже, спокойный симбиоз государства и гражданского общества исключен.

- Соответственно, вернутся и все культурные формы бытования имперской идеи вроде сталинского ампира?

- Да, очень вероятно. Его монументальность, рассчитанная, как сказал бы Ницше, на фестиваль богов, адресованная небесам или потомкам, светлому будущему - кому угодно, кроме ныне живущего поколения, безусловно, находит отклик в коллективном бессознательном. Ампир потихонечку сгущается в воздухе. По точному замечанию писателя Павла Крусанова, идея служебного государства эс-тетически незащитима. Конечно, жить в таком государстве комфортно, хорошо, но.

-.Эсэсовский штурмовик всегда будет эстетически привлекательнее, чем унылый клерк в пиджаке?

- Безусловно. Кроме того, поиск серьезности - в самой человечес-кой природе, которая жаждет предельной ставки. Почему, например, рожденные свободными шведки безо всяких мужей-мусульман принимают ислам?

- Это массовое явление?

- Довольно массовое.

- Русский человек скажет: с жиру бесятся.

- Отчасти он будет прав. Но в ситуации незначительности всех ставок всегда привлекает не тот путь, который наиболее интеллектуально обоснован, а тот, который ставит вопрос жизни и смерти, предлагает ценность, превышающую ценность отдельной человеческой жизни. Думаю, если бы исламская доктрина утверждала, что все мы воскреснем сочными дынями на бахче Аллаха, все равно ислам бы торжествовал. Потому что дело не в содержании, а в этой серь-езности.

Но если в условиях полной свободы добровольно выбирается ис-лам, форма жесткого самоограни-чения, почему так же не может выбираться империя? Она роковым образом соответствует если не человеческой природе вообще, то в существенной мере - русской ментальности. Стихийно, снизу, строительство сверхдержавы уже началось - остается ему соответствовать или нет.

- И столетие ВОСР мы будем встречать на Красной площади- парадом и с клонированным Ста-линым на Мавзолее?

- Нет, я абсолютно уверен, что идея торжества угнетенного класса и обобществления в ближайшем будущем не пройдет. Но иммунитет к советскому опыту вытеснения частной собственности вовсе не исключает сверхзадачи чрезвычайной государственности.

- И всего эстетического пласта, который ей соответствует? То есть он, как, например, религиозная живопись, утратит идеологическое содержание и останется чистая красота формы?

- Да, историческая красота. Советская эстетика, как эстетика всех великих империй, - образец диктатуры символического. Пирамиды строили не для живых людей, а для трансцендентных за-дач. Ленинград было важнее отстоять как символ, чем спасти жизни миллионов горожан. Неосознавае-мый драйв восстановления величия возвращается, хотел бы того отдельный персонаж, оказавшийся во главе государства, или нет. Он может сдержать его на некоторое время, но в конце концов он должен будет подчиниться глубинной ритмике истории.

- Но ведь воцарение имперской идеи станет очередной победой Мировой глупости.

- Да. Это так.

Философ Александр Секацкий всегда умел увидеть в мелком важное, услышать в шуме и гуле сообщение, говорить о сложном и трудном понятно и ярко, и в результате его прямые, как стрела, и крепкие, как морской узел, мысли проникли даже в те головы, где сроду ни одной мысли не бывало. Потому на очередном условном историческом полустанке - 90-летии революции - хочется выйти покурить именно с ним.

Филарет и Евгений прогнозируют

Ф.: Что будет через 10 лет? Может, революция?

Е.: Какая революция в такую погоду? Такая мерзость за окном, что только водку пить. А почему ты спрашиваешь?

Ф.: Редактор просил прислать ему прогноз.

Е.: У меня прогноз такой: если сегодня выпиваем - завтра похмелье будет! А что, у него аналитиков нет?

Ф.: Он в аналитиков не верит. Анекдот мне рассказал, про трейдера и аналитика. Заходят трейдер и аналитик в лифт, и трейдер, злобно так усмехаясь, говорит: "Ну вот теперь ты мне точно скажешь, гнида, вверх или вниз!"

Е.: А я в аналитиков верю. И в тренды верю. Во все, вместе взятые. Без веры жить нельзя.

Я, обсмеянный у сегодняшнего племени,

Как длинный скабрезный анекдот,

Вижу идущего через горы времени,

Которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,

Главой голодных орд,

В терновом венце революций

Грядет шестнадцатый год.

Владимир Маяковский