Казанские гастролеры явились в Петербург

<BR><BR>Репертуар у театра вроде вполне обычный, почти сплошь классика, причем публике до боли знакомая. "Пиковая дама", "Трехгрошовая опера", "Скрипач на крыше", "Роковые яйца" -- никаких секретов афиша не содержит. Впрочем, кто ж у нас теперь ходит на названия? Ходят нынче на имена. А поскольку приезжал театр к нам в последний раз лет этак 35 назад, то имен знакомых в афише нет. Профессионалы же знают лишь имена главного режиссера (Александр Славутский), главного художника (Александр Патраков) и нескольких народных артистов (Г. Ишкова, В. Кешнер, В. Федотов). Казанцы между тем привезли в наш город совершенно иной -- незнакомый -- театр.<BR>Сюрпризы тут поджидают на каждом шагу. "Пиковую даму" здесь исполняют не на музыку Чайковского, а на мелодии Астора Пьяццоллы. И вовсе не поют, а больше танцуют. Это вообще довольно-таки, как выяснилось, молодежная история. Старуха старухой, но когда-то и она слыла Венерою московской, совершая ошибки молодости, которые тянутся за нею, словно шлейф. На этих ошибках спотыкаются и Лиза, и Герман. Их пугает перспектива остаться на обочине "светского общества" -- бедными родственниками, чужими на празднике жизни.<BR>Главным героем "Пиковой дамы" и становится петербургский свет -- яркая, роскошно одетая, холодная массовка. В этом отношении трактовка режиссера ничуть не расходится с авторской. Что же до власти света, то ее на себе испытали многие герои Александра Сергеевича, не говоря уж о самом "камер-юнкере".<BR><BR><B>Под музыку Пьяццоллы</B><BR>Имена композиторов стоят на афише Казанского БДТ крупными буквами. В театре музыку любят, однако обходятся без фонограмм. Здесь есть свой оркестр, абсолютно не стандартный. Как и большинство артистов, музыканты молоды. Со всеми вытекающими последствиями. Они чувствуют современную манеру исполнения. Готовы, словно завзятые джазмены, к импровизации. Им достаются и отдельные аплодисменты -- петербургская публика сразу же оценила качество живого звука. Впрочем, казанские спектакли и в целом воспринимаются как состоящие из сольных, а значит, заслуживающих аплодисменты номеров. Обычно так аплодируют в балете (после 34 фуэте) или в опере (после верхнего до). Здесь зрители хлопают даже отдельным дуэтам в простом детективе "Тайна дома Вернье" на сюжет Агаты Кристи и музыку все того же Пьяццоллы. А уж в сугубо музыкальных спектаклях, вроде "Скрипача на крыше" или "Тома Сойера", крики "браво" и "вау" сопровождают чуть ли не каждый номер.<BR>Несколько лет назад при театре воспитывался актерский курс ГИТИСа. Ребята учились петь и танцевать, в процессе репетиций демонстрировали только что полученные навыки со всем пылом неофитов. Старшее поколение не могло остаться в стороне. Тогда-то и пришлось театру обзавестись штатом хореографов, хормейстеров, концертмейстеров. Теперь здесь все поют вживую. А в кордебалете рядом со вчерашними студентами упоенно пляшут заслуженные и народные артисты России и Татарстана.<BR>Обилие музыки кому-то покажется потаканием вкусам современных зрителей, воспитанных на концертах попсы и телевизионных шоу. На самом деле это не что иное, как веление времени. Роль музыки в жизни человека качественно изменилась. Без нее восприятие смысла идет туго. Люди, особенно молодые, так привыкли к музыкальному фону, что без него чувствуют себя дискомфортно. Не только казанскому театру приходится учитывать новую ситуацию. В Малом драматическом театре -- Театре Европы герои Чехова ("Пьеса без названия") плавятся в знойных ритмах Пьяццоллы. Почему бы ни станцевать танго и персонажам Пушкина?<BR><BR><B>Стрелки и разборки</B><BR>Дыхание современности каждый театр улавливает по-своему. Одни наряжают классических героев в современные костюмы, другие подчеркивают параллели в сюжетах и конфликтах. История человечества развивается по спирали и предоставляет театру немало возможностей для ассоциаций. А когда в репертуар включается такая пьеса, как "Трехгрошовая опера", ассоциации напрашиваются сами собой. На сцене -- профессиональные нищие, профессиональные бандиты, проститутки и коррумпированная полиция. Пьеса Брехта дает неограниченные возможности для аналогий, прозрачных намеков, фиг в кармане и портретного грима. Из главного героя Мэкхита по кличке Мэки-нож с легкостью необычайной можно сделать любого из героев сегодняшней криминальной хроники. Но парень, которого играет Илья Славутский, больше похож на Олега Меньшикова из "Покровских ворот". Он просто баловень судьбы -- вчера его любили дешевые проститутки, завтра полюбят герцогини.<BR>Отдадим должное вкусу театра, который пошел иным путем. Зритель должен самостоятельно, без подсказки высчитывать, кто на кого похож и что с чем сходится. Если в чем-то и просматриваются прямые параллели, так это в четкой классовой структуре общества, на сцене представленного. Все здесь озабочены своим бизнесом, рассматривая других или как партнеров, или как конкурентов. С одними надо уметь ладить, других -- безжалостно уничтожать. Банда молодого и удачливого Мэки-ножа противостоит банде старого профессионала Пичема. Молодое поколение (в том числе девушка без предрассудков, дочь Пичема Полли) тяготеет к созданию крупных предприятий, старики упорствуют, пытаясь удержать свою монополию. И только в финале, когда от намыленной веревки (ах, как мастерски трет ее большим куском хозяйственного мыла артист Геннадий Прытков!) Мэкхита спасает королевское помилование, недругам не остается ничего иного, как прильнуть к новому фавориту власти.<BR>Режиссер Александр Славутский в постановке "Трехгрошовой оперы" не погнался за прямыми параллелями. Сценические бандиты не похожи на героев нынешних телерепортажей, они в костюмах и масках обитателей лондонского Сохо. Однако живописные лохмотья, если присмотреться, сшиты из той же тонкой лайки, что туалеты дам полусвета и мундиры полицейских.<BR>Все -- одним миром мазаны. И все вместе поют гимн трехгрошевой власти, при которой убивают за 3 копейки, предают ни за грош. Поют хорошо, хотя Курт Вайль местами мог бы и не узнать своих жестких ритмов. То, что раньше казалось резким и вызывающим, сегодня просто ласкает слух.