Воланд и Маргарита нашли друг друга

<BR><BR>Несмотря на скверную репутацию, роман продолжает пользоваться популярностью. То Роман Виктюк его поставит, донеся до сцены уже вконец расплескавшийся замысел. То молодой литовский авангардист Оскарас Коршуновас провезет по всем фестивалям Европы -- от Авиньона до "Балтийского дома". И продемонстрирует полное непонимание Булгакова, который у него почему-то неотличим от Зощенко. Вызревает замысел театрального воплощения "Мастера и Маргариты" и в Малом драматическом театре. Здесь можно только посочувствовать Льву Додину, труппу которого и без того то и дело постигают несчастья...<BR>В конце сезона в театре-фестивале "Балтийский дом" состоялась премьера все того же злополучного произведения. Поставить спектакль пригласили еще одного литовского режиссера, давнего ученика Зиновия Корогодского, Йонаса Вайткуса.<BR><BR><B>Нет человека -- нет проблемы</B><BR>Случается, конечно, что в "Мастере и Маргарите" видят просто житейский сюжет, любовную историю талантливого, но непонятого современниками писателя и милой женщины, ставшей его музой. Можно и так подойти к глыбе, изваянной Булгаковым. На то она и глыба, чтобы от нее, как от пирамиды Хеопса, каждый досужий турист отковыривал кусочек "на добрую память".<BR>Однако на Вайткуса это не похоже. Художник он серьезный, и если замахнулся на постижение романа века, то что-то имел в виду. Что же?<BR>Прежде всего у режиссера на душе накипело много чего против советской власти. И против советского образа жизни. Он ненавидит их так, словно продолжает жить в СССР при коммунистическом режиме. Однако найти единомышленников в актерах, как это было на Таганке у Юрия Любимова, Вайткус не может. Труппа, занятая в спектакле, на 90% состоит из молодых ребят. Для них история Мастера, как и Иешуа Га-Ноцри, -- далекая и непостижимая старина. Они не знают, что такое диктатура, цензура, Главлит и даже Союз писателей. Даже осетрина второй свежести для них -- раритет.<BR>Оттого и возникают ножницы между постановщиком и артистами: он горячится, в нем кипят социально-политические страсти, а труппа выполняет, в силу способностей, чисто технологические задачи.<BR>От одного из самых молодых артистов (лет двадцати трех от роду) довелось мне услышать в период репетиций, что ни Воланда, ни Иешуа он не хотел бы играть: "Это не такие уж и интересные роли..." Больше привлекали дебютантов бытовые и характерные персонажи. Может, оттого им и отдано так много места в спектакле? Москва 1930-х живописуется режиссером смачно, зло, однако отчего-то в жанре оперетки. Все разговаривают стишатами, вроде: "Служил Гаврила почтальоном, Гаврила почту разносил", и распевают куплеты аналогичного художественного уровня.<BR>Главы из книги Мастера используются для иллюстрации все тех же мыслей о современной Булгакову столице, где москвичей столь сильно испортил квартирный вопрос. Здесь на первый план выступает укутанный в два -- алое и белое -- стеганых одеяла ("в белом плаще с кровавым подбоем...") прокуратор, спор которого с Иешуа становится спором Понтия Пилата (Александр Сластин) с самим собой.<BR>Иешуа Га-Ноцри отсутствует среди действующих лиц спектакля. Что, с одной стороны, предполагает глубокое почтение к непостижимому герою. А с другой -- заставляет усомниться в возможностях постановщика. В актеров ли не поверил? В себя ли?<BR><BR>Два "М" и одно "V"<BR>Фигура Мастера кажется режиссеру более понятной. Здесь разговор идет на вечную и всегда острую тему -- художник и власть. Примеров в советской истории тьма. Часть из них становится буквальной иллюстрацией, появляясь на экране в виде кинохроники (особенно красноречивы черно-белые кадры, запечатлевшие писательские съезды, ничем не отличимые от партийных). Анна Ахматова более других, похоже, ассоциируется у режиссера с темой Мастера. Однако на сцене мы видим не художника уровня... хотя бы Шолохова, а бедного, затравленного, больного человека (Вадим Яковлев). Неужели ему под силу создать роман о Иешуа?! Не похоже.<BR>Хотя не исключено, что режиссер стремился уйти от стереотипа. Развенчать легенду о Мастере. Показать, как ломает талантливого человека власть, как делает его желчным, грубым, подозрительным, неспособным даже любить. В таком случае не вполне корректно сопоставление с Анной Ахматовой.<BR>Как Понтий Пилат обходится без оппонента, так и Маргарита (Екатерина Унтилова) -- остается наедине со своей силой, верностью и отвагой. Ее любовь, как у настоящей русской женщины, самодостаточна. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, а кто там в избе, Иван-царевич или Серый волк, не столь важно. Любовь зла... Так что подозрения Мастера насчет того, что влюблена Маргарита не в него, а в его великий роман, не лишены основания.<BR>Александру Лыкову досталась самая трудная роль. Булгаков ведь недаром говорил, что пишет роман о Дьяволе. На Воланда и устремлены все взгляды. Когда Бога нет, может быть, поможет хотя бы великий и ужасный "V"?! Падший ангел, страдающий и карающий. Лыкову удается покорить если не массовку на сцене, то зрителей в зале. Они им заворожены, вглядываются в его лицо, возникающее на экране (в спектакле использованы и приемы телевидения: камера следит за Воландом и его командой и выдает на экран крупные планы). Вслушиваются в его речи, даже если это пятиминутный монолог. Кто бы другой мог страстной речью удержать зал в напряжении так долго? Да еще под конец длинного и утомительного спектакля. Лыков -- может. В чем, собственно, нет ничего удивительного. Ведь одной из первых его ролей на сцене был булгаковский Швондер в "Собачьем сердце" (Театр Ленсовета). Да и у самого актера есть что сказать о человеческой природе -- наболело.<BR>Наверное, только тогда и возникает роман театра с Булгаковым, когда не только вектор, но и темперамент высказываний совпадают. А ежели с холодным носом, то лучше не стоит. Последствия непредсказуемы.