Замахнулись на Вильяма нашего Шекспира

<BR><BR>Какие только артисты не играли Гамлета -- от Лоуренса Оливье до Константина Райкина. Но если бы в "Берегись автомобиля" не было бы самодеятельного спектакля с участием Деточкина и Подберезовикова, то зрители и не запомнили бы, чем кончается трагедия.<BR>Постановщики, как правило, озабочены новизной трактовки, сражаясь со стереотипами, о которых помнят главным образом специалисты. Те самые, которые убеждены, что Шекспира не было. Зрителю же постоянно морочат голову. Одни, ссылаясь на академические источники, уверяют, что был принц молод и хорош собой. Другие в тех же покрытых пылью веков фолиантах находят сведения о том, что Гамлет был уже в годах, обрюзг и страдал одышкой. На самом деле ни на родине Шекспира (даже если его не было), ни на родине Гамлета (в датском городе Хельсингоре) никто не знает, как выглядел герой. Дело в чем-то другом...<BR>Вот, скажем, в Александринском театре несколько лет назад поставили "Гамлета". Сначала его играл крупный и очень хороший артист Виктор Смирнов, который выглядел слишком солидным и для своей мамы Гертруды (ее играла Нина Ургант), и для своего дяди Клавдия (эту роль поручили Александру Баргману, которому едва исполнилось 23 года). Гамлет был очень симпатичный, но какой-то увалень, как видно, из крестьян, никаких признаков королевского происхождения не читалось ни в облике его, ни в манерах. И потому все зрительские симпатии -- совершенно незаслуженно! -- были отданы молодому выскочке-королю. Сочувствовали ему и оттого, что жениться пришлось явно не по любви, и что за ошибки молодости приходится парню так жестоко расплачиваться. Чтобы хоть как-то подправить положение, спустя несколько сезонов Клавдий и Гамлет поменялись ролями. Тогда-то Александр Баргман (уже, наверное, двадцатипятилетний артист Александринки) впервые сыграл роль принца датского. Не предполагая, наверное, что к образу этому придется еще вернуться.<BR><BR><B>Дела семейные</B><BR>Известный петербургский режиссер и педагог Вениамин Фильштинский решил в своей постановке пройти с публикой азы, разобраться в тех "кирпичиках", из которых сложена трагедия. Его спектакль, поставленный в театре "Приют комедиантов", очень камерный и лишен внешней эффектности. Похоже, что действие не выходит за пределы комнаты принца, который живет достаточно аскетично. Это не апартаменты наследника престола, а студенческая келья, заваленная книгами. В начале спектакля мы и застаем его за простым занятием: он увязывает стопки книг, очевидно собираясь в дорогу.<BR>В его скромную обитель врываются веселые и пышно разодетые Гертруда и Клавдий. Недавно поженившиеся король и королева больше заняты друг другом, чем Гамлетом. Странно только, что при этом они не отпускают Гамлета, так стремившегося вернуться в Виттенбергский университет.<BR>Режиссер сознательно приземляет историю о Гамлете. Он не бьется над загадкой, отчего принц не требует корону, почему уступает свои права наследника престола без боя. Он переводит сюжет в семейное русло, сводит конфликт к извечному непониманию, существующему между отцами и детьми. Парень брезгливо взирает на любовные игры матери и дяди. Ему непонятно, как могла изысканная Гертруда (артистка БДТ Марина Игнатова вновь предстает как истинно трагическая героиня) променять прекрасного во всех отношениях Гамлета-ст. на брутального самца, каким изображает Клавдия Михаил Вассербаум (театр "Фарсы").<BR>В новом "Гамлете" сталкиваются прежде всего поколения. Им не найти общего языка. Для короля и королевы Гамлет инопланетянин. Собственно, так и играет принца Александр Баргман. Как современного человека, невзначай попавшего в другую эпоху. Это подчеркнуто и костюмом, который не претендует ни на какие времена, кроме начала XX века, и манерой говорить. Стихотворный текст в переводе Бориса Пастернака звучит в устах молодого артиста словно проза. Без малейшего пафоса. Вы даже не замечаете, когда начинается знаменитый монолог "быть или не быть". Отчего совершенно иные, чем обычно, акценты расставляются в речах Гамлета.<BR><BR><B>Флейта, которая сломалась</B><BR>Беда этого Гамлета в том, как быстро начинает он играть в игры старшего поколения. Кажется, только-только объяснился с Розенкранцем и Гильденстерном, дав им в руки флейту: "Сыграйте на ней что-нибудь... Это так же просто, как лгать". Но уже и сам ступил на путь лжи и убийства. В финале смерть уравняет всех, но, прежде чем умереть, Клавдий подчинил своим законам Гамлета, превратив университетского мальчика в злого мстителя, который никого не щадит.<BR>Мысль постановщика вроде бы проста: как и флейта, юное существо легко ломается. Играть на нем нельзя? Это спорное утверждение. Недаром в какой-то момент флейта вновь оказывается в руках Гильденстерна, и он на ней тихонько наигрывает. Значит, можно играть, но проще искалечить. Можно втянуть в порочный круг убийств, испачкать руки в крови. И вот уже чистюля Гамлет, невзначай заколов Полония, подобно леди Макбет, трет и трет руки, пытаясь отмыть с них воображаемую липкую кровь.<BR>Здесь в строгую черно-белую гамму спектакля вторгается кровавое пятно. Всего одно, возникшее на занавеске, за которой прятался ловкий хлопотун (кстати, замечательно сыгранный Евгением Меркурьевым). И этого алого штриха хватит, чтобы с прошлым принца было покончено.<BR>Последней передышкой перед стремительным обвалом -- падением Гамлета в пропасть, где уже барахтался закоренелый грешник Клавдий, -- была "мышеловка". Эту хрестоматийную сцену Вениамин Фильштинский тоже решил нетрадиционно. Оказалось, что актеры, навестившие Эльсинор, -- бродячие кукольники. И вертепного представления довольно, чтобы Клавдий бился в судорогах, узнавая себя в персонаже "Убийства Гонзаго".<BR>Два мира сталкиваются в спектакле Вениамина Фильштинского -- упитанный и полнокровный мир ренессансных героев, беспечно наслаждающихся жизнью, и занимающий совсем немного места хрупкий мир Гамлета. Оба мира имеют право на существование -- но не на преступления. Впрочем, это только одна из разгаданных загадок, которые, словно Сфинкс, задает человечеству "Гамлет". Но и разгадавший эту достоин рукоплесканий.