Александр Беглов призвал коллег и всех прочих жителей "принять участие в эстафете признаний в любви к Петербургу" и сам подал пример, прочитав стихотворение "Ленинграду" поэта Александра Прокофьева.
Как несложно догадаться из названия, произведение это не самое современное — там про "город трех революций", заводы, мартеновские печи и все такое.
Подчиненные особого рвения в этом вопросе не проявили, но, например, глава Колпинского района Анатолий Повелий не только исполнил "Вечернюю песню" (которая "Город над вольной Невой, город нашей славы трудовой"), но еще и сделал целый видеоролик. В нем, правда, нет ни одного вида подведомственного Повелию района. Вместо них исключительно виды Казанского собора, Дворцовой площади и других достопримечательностей с территории Максима Мейксина. Зато есть молодежь Колпинского района, поющая вслед за своим руководителем. И хотя куплета про "здесь проходила, друзья, юность комсомольская моя" в ролике нет — слов, как известно, из песни не выкинешь.
Строго говоря, отцов города сложно заподозрить в неискренности. Их комсомольская юность если и не проходила прямо у мартеновских печей, то по крайней мере была проникнута соответствующей революционно–трудовой эстетикой. Поэтому выбор репертуара, скорее всего, отражает их личные вкусы. Вместе с тем поющая про Ленинград колпинская молодежь, ни дня в Ленинграде не жившая, вряд ли сочувствует всей этой комсомольской романтике полувековой давности. Но все же участвует в официальном флешмобе.
Эта молодежь является кадровым резервом власти. Не все из поющих мечтают стать чиновниками, но все мечтающие поют. Мечты сбываются, они ими станут, хотя и с разной степенью успешности. Через 20–30 лет самым успешным из ставших нужно будет самим устраивать такие флешмобы со стихами о любимом городе. И вот тут им придется нелегко.
Потому что песни их юности — это совершенно не подходящие для чиновника "в Питере — пить" и "когда переехал — не помню, наверное, был я бухой". Есть, конечно, нестареющая классика про "строгий, стройный вид" и "Невы державное теченье", но это только на первый раз: не могут же все губернаторы любить одного и того же Пушкина.
А больше у старых мастеров ничего подходящего нет, потому что остальное — сплошной социал–пессимизм. Тут или "пустыни немых площадей, где казнили людей до рассвета", или ночные, с шевелением кандалов дверных цепочек, ожидания "дорогих гостей". В лучшем случае — "восемь месяцев зима, вместо фиников — морошка". Одним словом, не гимны.
Постсоветское же гимнотворчество убого. При губернаторе Яковлеве было дело: сочинили песню, что Петербург — это "белая птица, бронзовый царь и царица". А еще есть текст официального гимна Санкт–Петербурга, про который, к счастью, благополучно позабыли. И тут на помощь чиновникам этого прекрасного будущего придет детский опыт. Они вспомнят прекрасные торжественные слова про вольную Неву, трудовую славу и огневую пору.
Вообще удивительно, как новые формы вбирают в себя старые смыслы. Секретари Ленинградского обкома не читали стихи о городе по радио и вообще, в отличие от первых большевиков, не практиковали прямое обращение к населению. Поэтому нынешняя активность отцов города — это не видоизмененные традиции, а принципиально иной подход к коммуникациям. Транслирующий, однако, старое содержание.
В итоге, какие бы новые способы взаимодействия власти и общества ни были изобретены за ближайшие 20 лет, есть очень незначительная вероятность, что с их помощью будущие губернаторы в порыве любви к городу будут говорить о чем–то, кроме своей никогда не существовавшей комсомольской юности.
