Почему за 30 лет строительства капитализма образ бизнесмена так и не стал положительным?
Почему российский предприниматель не может почувствовать себя полноценным и уважаемым членом общества? Виноват в этом советский менталитет, пережитки лихих девяностых, загадочная русская душа или все–таки вызовы современности? Под Новый год "ДП" размышляет над философией отношений между обществом, бизнесом и властью.
Не так давно главным антигероем медийного пространства вновь стал слегка подзабытый Анатолий Чубайс. В начале декабря глава "РОСНАНО" выступил на Общероссийском гражданском форуме с короткой, но, безусловно, яркой и эмоциональной речью о роли бизнеса в истории. И сразу же навлек на себя громы и молнии за "оправдание олигархов".
Кому говорить спасибо?
Сказал он буквально следующее: "Общество в моем понимании глубоко инфантильно. Оно вообще за 25 лет не удосужилось даже сказать спасибо 1 раз за все, что бизнес сделал в стране. Он страну отстроил. Он восстановил безнадежно обрушившиеся советские предприятия. Он вернул зарплату людям. Он наполнил бюджет деньгами. Он создал источники для того, чтобы наша интеллигенция получала деньги на поддержку культуры, науки, образования. Это все сделал российский бизнес. Это все сделали те, кого общество называет олигархи. Язык отражает мышление. Доброго слова о бизнесе нет у общества".
Можно лишь позавидовать той отваге, с которой Анатолий Борисович вызвал огонь на себя. С одной стороны, ему не привыкать, с другой — стоило ли ставить знак равенства между олигархами и бизнесом вообще? Тезис о том, что олигархи являются источником всех российских бед, — та редкая точка, где сходятся мнения практически всех социальных групп (при благодушном содействии государственной пропаганды). Словосочетание "залоговые аукционы" знают и используют даже те, кто вовсе не представляет механизма их работы. А зловещая семибанкирщина прочно занимает в новейшей мифологии место масонских лож и тайного мирового правительства. Никакие социальные проекты, благотворительные фонды или градообразующие предприятия изменить ситуацию оказались пока не способны. Сакраментальное "разворовали страну" все равно звучит.
Ответить критикам Чубайса хотелось бы другой банальностью: "Но в главном–то он прав". Каким бы ни был сегодня бизнесмен: большим, средним или маленьким, владельцем заводов, газет, пароходов или едва сводящим концы с концами ларечником, — все равно рано или поздно столкнется с неодобрительным "буржуй" в свой адрес. А вот услышать то самое спасибо за честно уплаченные налоги или созданные рабочие места — не факт, что доведется. Откуда все это?
Чичиков как зеркало русского бизнеса
Лицо предпринимательства в русской классической литературе — это в лучшем случае энергичный Штольц, который откровенно раздражает своей суетливостью на фоне милейшего Ильи Ильича Обломова. Ему, впрочем, многое прощается: немец, что взять? Того хуже — жестокосердный и неблагодарный Лопахин, стремящийся вырубить под корень ностальгический вишневый сад и сдать участки под дачи — лишь бы "иметь самое малое 25 тысяч в год дохода". На вершине этой пирамиды неприятных дельцов гордо стоит бессмертный и вечный Павел Иванович Чичиков, бичующий, кажется, все русские пороки разом, но жажду наживы — в первую голову.
В советское время это отношение зацементировалось прекрасными экранизациями. Вальяжные и аморальные купцы с вычурными именами из "Жестокого романса" ("Бесприданницы" Островского) с легкостью одобрялись худсоветами как достоверное изображение идеологического противника, нэпманам тоже досталось — в общем, редкий исторический период обошелся без "верной оценки".
О том, какой была официальная идеологическая позиция по отношению к частному бизнесу, и говорить излишне. Спекулянты и фарцовщики порицались, презирались и преследовались. Но, разумеется, не исчезали, так как джинсы и пластинки с записями The Beatles были столь же необходимы советскому человеку, как и социальная справедливость.
Но вот устои развитого социализма пошатнулись, и в 1988 году был принят закон "О кооперации в СССР", разрешивший предприимчивым гражданам заниматься любой не запрещенной законом деятельностью, да еще и использовать при этом наемный труд. Отваживались на такой поворот карьеры в то время лишь самые активные и самые отчаянные. Назвать это бизнесом по сегодняшним меркам можно, конечно, с изрядной натяжкой. По–настоящему зарабатывали единицы. Остальным зачастую хватало разве что на кожаную куртку да модную меховую кепку. Но и этого было вполне достаточно для общественного порицания. Кооператоры воспринимались как те же фарцовщики, которых теперь почему–то разрешили — вместо того чтобы пересажать всех раз и навсегда.
На смену упершейся в тупик неповоротливой плановой экономике пришел дикий капитализм 1990–х, оказавшийся, наоборот, слишком вертлявым и беспардонным, чтобы вызывать симпатии. Официозная стабильность и вполне объективная сытость нулевых и начала десятых годов тоже не смогли переломить уже сформировавшуюся и овеянную традицией линию общественного поведения. Пока Запад зачитывался манифестами Айн Рэнд, рефлексировал на тему протестантской этики и переосмысливал понятие "американская мечта", Россия упорно шла все дальше и дальше по своему особому историческому пути. И пришла к тому, что бизнесменом у нас до сих пор быть довольно сложно, не слишком почетно, а зачастую даже обидно. Не говоря уж о том, что российский бизнесмен любого уровня живет без гарантий уверенности в завтрашнем дне.
Все лучшее — детям!
Списывать все проблемы на исторические процессы настолько же легко, насколько бесполезно. Поэтому все же обратимся к современности. Большое исследование, проведенное совместно "Левада–центром" и Московским центром Карнеги, опубликованное в конце ноября, озаглавлено "Новая русская мечта". Речь в нем главным образом идет об отношении к частной собственности — и, разумеется, вопросов, связанных с предпринимательством, социологам было не избежать.
Интересных выводов в исследовании хватает. Например, то, что большинство россиян считает бенефициарами приватизации исключительно все тех же олигархов и политический истеблишмент, начисто игнорируя тот факт, что внезапно ставшие частной собственностью квартиры дали тысячам людей океан возможностей — от переезда в другой город до запуска собственного дела.
Еще один парадоксальный результат: 63% опрошенных сокрушаются о том, что государство играет недостаточную роль в экономике (как говорится, уже можно смеяться), и в то же время 48% считают, что частные предприятия эффективнее государственных (в обратном, впрочем, уверено тоже немало — 38%).
Но интереснее всего, конечно, то, что касается частного бизнеса. При декларируемом хорошем отношении к самому институту большинство все же предпочитают работать по найму (42%) или быть самозанятыми (17%). А вот своих детей бизнесменами видит уже почти половина опрошенных — 45%. Что же мешает людям открыть собственное дело? Большинство ссылается на слишком большую ответственность, стресс и рискованность такого занятия. Еще один популярный ответ: чтобы быть бизнесменом, нужно иметь связи, а государство не гарантирует защиту интересов. А опрошенные бизнесмены главными проблемами считают слишком высокие налоги, коррупцию и давление со стороны проверяющих органов и трудный выход на рентабельность. Венчают эту картину результаты опроса, согласно которым лишь четверть респондентов считают возможным честно разбогатеть в России.
Похоже, в этом и кроется главный нюанс современного отношения к бизнесу. Заниматься предпринимательством уже не стыдно. Но откровенно страшно. А те, кто преодолел этот страх и, более того, добился заметных результатов, вызывают подозрение. И тут уж на помощь спешат вековые стереотипы, запечатленные в пословице "Трудом праведным не нажить палат каменных".
Исследование "Левада–центра" и Московского центра Карнеги завершается следующим пассажем: "У россиян, оказывается, есть мечта: для своих детей и внуков граждане России выбирают среду, комфортную для ведения частного бизнеса и проявления частных инициатив. Они не знают, как приблизить это будущее, но хотели бы его обрести. И вот в этой точке подлинные интересы россиян и их представления о будущем радикально расходятся с интересами и представлениями государства, в котором они живут. Этот конфликт становится все более очевидным — он будет формировать противоречия между государством и обществом в ближайшие годы". Что ж, остается лишь понять, какую роль во всем этом будет играть бизнес. И будут ли у него возможности, чтобы занимать самостоятельную позицию.
“
В 2019 году у нас выходит коллективная монография «Фантастические миры российских технопредпринимателей». О тех, кто пытается делать бизнес на разработке новых технологий или улучшении существующих. В России у нас было 80 интервью с людьми из Томска, Казани, Петербурга и Новосибирска. И практически каждый говорил о том, что он не предприниматель, не признавался в этом. В большей степени это инженеры и ученые. Они уже не сидят в своих лабораториях. Хотят не только заниматься чистой наукой, но донести это до общества, до рынка. И в конечном итоге все–таки получить прибыль. Но свою принадлежность к предпринимательскому сообществу при этом отрицают. При ответе на вопрос «почему?» более откровенными были представители старшего поколения. Они прямо говорили: «Вы знаете, у нас с советского времени очень негативное отношение к предпринимателям». Кроме того, тогда же активно продвигалась идея научно–технического творчества. А творчество не должно быть связано с деньгами. Плюс в 1990–е годы, когда научные институты слабо финансировались, многие ученые, чтобы выжить, занимались мелкой торговлей, перепродажей. Закупали, например, в городе какие–нибудь женские костюмы или окорочка, а потом везли их продавать в деревню. И у них закрепилось такое негативное отношение: предприниматель — это торгаш. А я — не торгаш. Я не торгую носками, я продвигаю великую идею. У молодежи, с которой мы говорили, настолько негативного отношения не было. Но они не в такой степени интегрированы в научное сообщество. Как правило, это молодые люди, которые, например, находились при университетских бизнес–инкубаторах. Для них бизнесмен — это человек, который работает по западным правилам и стандартам. При чем проявляется это не в формальных критериях, а в мелочах. Например, быстро отвечать на e–mail, что для России не очень характерно. Понятно, что человека 1984 года рождения 1990–е меньше затронули, чем человека 1965 года, который видел этих людей с клеенчатыми сумками в клетку или сам был одним из них. Один из наших респондентов из Новосибирска очень эмоционально рассказывал про чешского изобретателя, который запатентовал какое–то простейшее приспособление для автомобилей и успешно его продавал. По мнению нашего собеседника, это было стыдно, потому что такое изобретение любой дурак может сделать в собственном гараже. А у самого у него был американский патент на изобретение. И это уже не стыдно. Потому что настоящая наука. Хотя любой патент дается на вещь, которая потом будет продаваться. В современной социологии есть такое направление, как «теория практик». Под практиками подразумевается повседневная деятельность людей, по поводу которой они чаще всего не рефлексируют. Так вот получается, что привычный способ нашей жизни не предполагал перепродажу. Создать продукт ради величия можно, а ради денег — нет.
Ольга Бычкова
руководитель Центра исследований науки и технологий в Европейском университете в Санкт–Петербурге
“
У нас вообще очень высокий градус недоверия в обществе. Всех ко всем. И к государству, и к коммерческим организациям, и людей друг к другу. Многим кажется, что все происходит само собой, а кто–то просто пожинает плоды. Но экономический рост, возможности для решения социальных проблем — откуда все это берется? Это результаты работы бизнеса. Ни из каких других источников деньги не возьмутся. Чем эффективнее работает бизнес в стране, тем больше возможностей у государства. У всех свои задачи. У государства — быть высококачественным регулятором, который создает благоприятную среду для развития предпринимательской инициативы. У бизнеса — вести дела ответственным образом. Не надо кидаться на малый бизнес, чтобы поскорее обложить его налогами. Наоборот, может быть, нужно его на год–два освободить от налогов, дать возможность встать на ноги. То, что он работает, обеспечивает кого– то рабочими местами, получает доход, — это уже важно и хорошо. Достоянием общественности чаще становятся негативные факты. Конечно, они тоже существуют. Но в любом обществе, в любой стране, в любой сфере всегда будет кто–то, кто совершает преступления. Можем ли мы на этом основании говорить, что все преступники? Должна звучать лучшая практика. Лучших надо признавать, и тогда другие будут тянуться за ними.
Елена Феоктистова
управляющий директор по корпоративной ответственности, устойчивому развитию и социальному предпринимательству РСПП
“
Чтобы прикрыть какие–то свои огрехи, общество выбирает объект, на который можно перевести стрелки. Как только рейтинг власти падает, ей тоже нужно найти того, кто в этом виноват. К сожалению, бизнес у нас — это тот громоотвод, через который можно отвести любые неудачи, которые случаются. Сначала ненавидели спекулянтов, потом кооператоров, теперь бизнесменов. Мы провозглашаем, что строим капитализм, но на сегодня у нас 80 с лишним процентов экономики находится под государственным управлением. Существует программа по развитию малого и среднего предпринимательства, согласно которой нужно, чтобы его доля в ВВП выросла до 40% с тех 22%, которые есть сейчас. И число рабочих мест нужно довести до 25 млн. Но как это все будет развиваться? Без популяризации идеи того, что бизнес — это правильно, необходимо и достойно, таких результатов тяжело будет добиться. До 2024 года осталось всего ничего.
Александр Абросимов
уполномоченный по защите прав предпринимателей в Петербурге
