Могут ли идейные предпочтения оказаться важнее национальной принадлежности

Последняя неделя перед выборами президента России ознаменовалась грандиозным скандалом в российско–британских отношениях. После того как в городе Солсбери неизвестные отравили нервно–паралитическим газом бывшего российского разведчика Сергея Скрипаля и его дочь — а пострадали от газа еще пара десятков посторонних граждан, — премьер–министр Великобритании Тереза Мэй практически объявила России войну. Потребовав для начала от Москвы объясниться в течение 24 часов, что российские власти восприняли как оскорбление, и предсказуемо не получив ответа, Тереза Мэй объявила о резких ответных мерах.

Кроме высылки дипломатов и срочного созыва Совета безопасности ООН англичане активно обсуждают и другие шаги. Например, говорят они, можно повнимательнее присмотреться к активам россиян в Великобритании. На предмет того, не приобретены ли эти активы на деньги, полученные нечестным путем.

Такой способ борьбы поддержал главный российский оппозиционер Алексей Навальный. В интервью ABC он сообщил, что запрет российских СМИ или бойкот чемпионата мира по футболу — наказание символическое. А вот санкции против олигархов и чиновников — это было бы "очень больно для Путина и его окружения".

Алексей Навальный даже подсказал, на кого следует обратить внимание в первую очередь. Это вице–премьер Игорь Шувалов и миллиардер Алишер Усманов. Оба обладают дорогой недвижимостью и другими активами в Британии. И с обоими Алексей Навальный борется давно и упорно.

Таким образом, оппозиционер поставил перед россиянами этический вопрос. Всегда ли враг моего врага — мой друг или не всегда?

Если, допустим, в России провести референдум с вопросом: "Нужно ли отобрать у олигархов замки в Лондоне?", то, скорее всего, ответ "да" победит с большим отрывом. А если спросить: "Нужно ли отобрать у олигархов замки, как хочет британский премьер?", то уже совсем другой результат может получиться.

В эпоху религиозных войн в Европе такие вопросы были очень актуальны. Английскому католику французский католик был куда больше братом, чем английский протестант. Бывало, что религиозные партии даже стремились извести собственного короля и пригласить чужеземца, лишь бы был одной веры.

В те времена понятие нации еще толком не сформировалось, и религия была основным фактором самоидентификации. Потом светская нация победила религию, но в XX веке появилась идеология. Бежавшие от большевиков казаки, к примеру, шли к немцам сражаться против ненавистного коммунизма. Зато в СССР считали не предателями, а товарищами немецких, финских или испанских коммунистов, боровшихся против собственных законных правительств.

Идеологические убеждения в теории считаются важнее национальности — но только в том случае, если совпадают с убеждениями тех, кто оценивает.