Лев Лурье поделился мнением о мемуарах бывшего телекиллера Дмитрия Запольского

Петербург, Исаакиевская площадь Тележурналист Дмитрий Запольский за рулем своего черного "Мерседеса". 1999 год.
Автор фото: Интерпресс
Петербург, Исаакиевская площадь Тележурналист Дмитрий Запольский за рулем своего черного "Мерседеса". 1999 год.
Автор фото: Интерпресс

Нравы русского Чикаго.

В Сети стали появляться поразительно интересные мемуарные заметки о Петербурге 1990–х. Их автор — петербургский журналист и финский гражданин Дмитрий Запольский.
В 1990–е — начале 2000–х все в Петербурге знали Дмитрия Запольского — телекиллера. Люди его специальности ценились на вес золота — политики и олигархи "мочили" друг друга почем зря не только из Стечкиных, но и с телевизионных экранов. У некоторых была всероссийская популярность: Александр Невзоров, Сергей Доренко, Андрей Караулов. Информационные ландскнехты за деньги заказчиков рисковали, их могли снять с эфира, они передвигались по городу с охраной. В Петербурге того времени заказчиков было предостаточно — здесь господствовали нравы Древнего Новгорода: и сильный князь, и самостоятельные бояре. И Кумарин, и Собчак, и Костя Могила, и Владимир Яковлев, и люди Березовского, и "казанские" — все покупали передачи, ведущих или целые каналы. Поэтому у Невзорова быстро появились коллеги — Сергей Гуляев, Валерий Татаров, Сергей Чернядьев. Среди них — Дмитрий Запольский, пожалуй, самый яркий. Его передачи выходили на разных частотах, самой известной было ток–шоу "Вавилон", где харизматичный усач возносил добродетель или разоблачал порок с дьявольским сардоническим хохотом, иронической улыбкой или пафосом проповедника.
Путинская информационная вертикаль не нуждалась в частнике. Появились телекиллеры государственные, те, за чьими спинами — ФСО, ФСБ, ФСИН, армия и флот: Петр Толстой, Владимир Соловьев, Дмитрий Киселев, Ника Стрижак. Судьбы частников сложились по–разному. Александр Невзоров перешел на "Дождь" и "Эхо Москвы" и клеймит цезарепапизм, в оппозиции Сергей Гуляев, Сергей Чернядьев информационно обслуживает Горный институт, Валерий Татаров остался в профессии.
Дмитрий Запольский оказался не ко двору уже во времена Валентины Матвиенко, что–то пытался поделывать на местных врезках федеральных каналов, пока их не прикрыли, преподавал. Потом все бросил, уехал с семьей в Таиланд, организовал там небольшую фирму для обучения дайвингу. Написал мемуары о Путине времен Собчака. Подвергся угрозам и вынужден был бежать с семьей в Финляндию (у Запольского есть шведские корни). И вот оттуда и приходят его увлекательнейшие посты о "Русском Чикаго", как называл наш город в 1990–е Борис Немцов.
Когда–то журналист Дмитрий Губин наставлял меня: "Успех заметки прямо пропорционален числу физических лиц, оскорбленных на одном дециметре текста". Это чистая правда, касается она и мемуарного жанра. Можно бесконечно перечитывать "Записки" Филиппа Вигеля о пушкинском времени, "Записки Петра Долгорукова" о царствовании Николая I или "Дневник" Юрия Нагибина о позднем СССР. Как писал об этом роде сочинений Александр Герцен: "Вы покидаете тут весь человеческий мир: это другие животные, другие гады, лишенные всего человеческого, кроме способности доносить, раболепствовать, красть и делать зло ближнему". В социальных джунглях, по которым путешествует мемуарист, — и семья Собчак, и Путин, и Мутко, и Степашин, и Золотов, и Кох, и Гайдар, и Чубайс. Все они примерно одинаково омерзительны.
В реальном мире были не только малиновые пиджаки, но и Ульяна Лопаткина, клуб "Там–Там", фильмы Алексея Балабанова и Алексея Рогожкина, "Зенит" становился чемпионом, праздновали "Алые паруса", открывали вантовый мост, читали "Афишу". В джунгли Запольского солнечный свет не проникает. Здесь так: "Зарплата 10 тыс. баксов до кризиса. Работает седьмой год. Поняла, что нравятся женщины. Живет с курсанткой Академии МВД, дочкой полковника. Квартира в Останкино. Счастлива, но пьет. Ликер "Бехеровку". Ежедневно. Ноги отекают".
Герои "Алик, Аркаша и Боря совершенно одинаково одеваются: синие костюмы от Бриони. Все трое любят стиль ампир. Малахит, бронза, позолота, немецкий фарфор. У Алика висит Рембрандт, правда, малюсенький этюд, но подлинный. Боре подарили на сорокалетие Репина. Правда, вот не стопроцентного. Говорят, был первоначально этюд, но в тридцатые годы подрисовали". "Курит он много и часто. Отборный гашиш. При этом никогда не пьет спиртное. Мозг не переносит, говорит".
Здесь — "заказывают", пытают самыми изощренными способами, меняют тачки, встречаются в Hollywood nites, "дербанят", "кидают" "подгоняют проституток–малолеток клиентам из Тбилиси и Батуми", носят ботинки из кожи пеликана. А пьяный Кох танцует в купе "Красной стрелы".
Это мир всеобщий, целокупный, в нем нельзя жить наполовину, если ты не лох. Поэтому, конечно, и ставшие руководить страной бывшие начальники Смольного в текстах Запольского варятся в одном вареве с Кудряшом, Челюскиным, Кумариным, Цеповым, Глущенко. Но автор не лучше, он и не пытается как–то очиститься, покаяться, обличить. Он рассказывает нам о мире перевертышей и информативно, и талантливо. Для краеведов — чтение обязательное.