Нобелевская премия по экономике 2016 года присуждена Оливеру Харту и Бенгту Хольмстрому — основоположникам теории контрактов, важного раздела экономической теории. Комментируя решение Нобелевского комитета, замечательный российский экономист Константин Сонин сказал, что награда Харту и Хольмстрому — "это прекрасно и правильно, но не оригинально". Говоря иначе, давно пора. Действительно, профессор Гарвардского университета Харт и профессор Массачусетского технологического института Хольмстром — признанные классики. Современную экономическую науку трудно представить без фундаментальных работ этих замечательных ученых.
Однако так думают не все. С критикой по поводу присуждения премии "за контракты" неожиданно выступили депутаты Государственной думы РФ, обругавшие и Нобелевский комитет, и Харта с Хольмстромом, и "неолиберальный мейнстрим", и заодно саму теорию контрактов. Нет признака вклада в развитие человечества, сказал один депутат. Масштаб нобелевских лауреатов по экономике с каждым годом мельчает, добавил другой.
Проще всего было предположить, что никаких трудов нобелевских лауреатов депутаты не читали, а выступили с критикой, так сказать, по служебной обязанности. Однако мне представляется, что недовольство законодателей обусловлено именно тем, что с работами Харта и Хольмстрома они все–таки ознакомились — по крайней мере в популярном изложении. Например, депутатам не могла понравиться та часть теории контрактов, которая объясняет подходы к определению размеров вознаграждения высокооплачиваемых руководителей компаний.
Как ответить на вопрос, сколько должен получать руководитель сырьевой корпорации? Миллион долларов? А почему не два? А может быть, и 50 млн будет для него слишком маленькой компенсацией? Замечу, что теория контрактов не оперирует понятием справедливости, она ведет речь об эффективности. Пусть топ–менеджер зарабатывает много, главное для собственника — найти ответ на вопрос: как создать мотивацию для того, чтобы он работал хорошо? Не воровал, например. Не приглашал на работу дураков и мошенников. И так далее.
Теория контрактов опирается на предположение об изначальном конфликте интересов между людьми и фирмами, которые нанимают их на работу. Наниматель ожидает от работника усердного труда, а работник, натурально, предпочитает пить кофе и писать комментарии в соцсетях. Эта ситуация имеет своим следствием неэффективность. Избавиться от этой неэффективности нельзя, но можно составить контракт таким образом, чтобы снизить издержки от неэффективности.
И вот здесь начинается самое интересное. Согласно Харту и Хольмстрому, эффективный контракт должен создавать для работника систему стимулов, побуждающую его действовать в собственных интересах. Допустим, вознаграждение топ–менеджера может быть увязано с ростом капитализации компании. В этом случае он будет бороться за то, чтобы акции предприятия стоили дороже. Современные системы опционов и бонусов в транснациональных корпорациях как раз и опираются на работы Харта и Хольмстрома.
Но выводы нобелевских лауреатов приложимы и к оценке эффективности политической деятельности. Каким образом теория контрактов может быть спроецирована на вознаграждение политиков? Выглядеть это будет примерно так. Политик, победивший на выборах, хочет оставаться на своей руководящей позиции как можно дольше. Его условные наниматели — это все общество. Что в этом случае может служить мотивацией к эффективной деятельности? Очевидно, риск недовольства нанимателей: условно плохая работа политика станет поводом для его переизбрания. Кроме того, у политика есть мотивация к эффективной работе в течение первого срока своих полномочий — точно так же, как доказывал в свое время Хольмстром, у начинающего менеджера есть мотивация к хорошей работе, с помощью которой он формирует свою репутацию, позволяющую претендовать в будущем на повышенную высокую зарплату. Политик же претендует на сохранение своего статуса и такое же формирование репутации.
Но что произойдет, если политик не будет испытывать давление со стороны общества и перестанет опасаться риска переизбрания? Харт и Хольмстром сказали бы, что он автоматически утрачивает мотивацию к деятельности в интересах общества. Возможно, он найдет другие стимулы к работе. Но избиратели уже не будут иметь к этому никакого отношения.
