Историк Лев Лурье вносит свою лепту в обсуждение темы 90-х и напоминает, что история России циклична. Короткие оттепели сменяются заморозками, в основном царит демисезон: дождь, хмарь, слякоть.
Затеянный московским интернет–ресурсом Colta флешмоб про 1990–е вышел невероятно успешным: десятки тысяч сканированных и выложенных в Сеть фото, воспоминания, размышления, авторские колонки, аналитические статьи. Как всегда в России, все кончилось мордобоем, правда, виртуальным. Те, кто входит в оппозиционную одну седьмую, дружно ностальгировали: "Да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя, богатыри — не вы". А сторонники существующего порядка вещей проклинали анархию 1990–х и восторгались стабильностью и преуспеванием тучных путинских пятилеток.
Эти споры напомнили дискуссии о сравнительных достоинствах "Спартака" и "Зенита", женщин и мужчин, Лепса и Михайлова. 1990–е и 2000–е отличаются друг от друга, как кит и слон. Принципиально разные времена, каждое по–своему прекрасное и по–своему ужасное.
В 1990–е перед инициативными, молодыми и сильными открывались невиданные возможности, цензуры, по существу, не было, мы были моложе и лучше. При этом большинство населения резко обеднело, по Белому дому стреляли из танковых орудий, Басаев совершал рейд в Буденновск, пенсионеры копались в помойках, лютовали бандиты, и страна впервые в своей истории объявила дефолт. В 2000–е установили цензуру на телевидении, посадили Ходорковского, Литвиненко отравили полонием, случились "Курск", Беслан и "Норд–Ост", Дума перестала быть местом для дискуссий, бизнес обложили данью уже не бандиты, а силовики. Появились Ковальчуки, Ротенберги и Якунины. При этом средний уровень жизни в стране стал самым высоким за все время ее существования, в Анталию потянулись жители Йошкар–Олы, а москвичи научились различать сорта хамона и начали приобретать недвижимость в Черногории.
В 2010–е появились Алексей Навальный, "Снежная революция", велодорожки, "Фейсбук", лектории, благотворительность, горизонтальные социальные связи вытеснили вертикальные. Крым стал наш, в стране появились политические заключенные, сыр "Бри" подвергся уничтожению, несвобода оказалась лучше свободы. Мы было хотели превратить США в ядерный пепел, но потом решили помочь пиндосам бороться с ИГИЛ.
История России циклична. Короткие оттепели сменяются заморозками, в основном царит демисезон: дождь, хмарь, слякоть. Юрий Тынянов писал: "Всегда в крови бродит время, у каждого периода есть свой вид брожения. Было в двадцатых годах винное брожение — Пушкин. Грибоедов был уксусным брожением. А там — с Лермонтова идет по слову и крови гнилостное брожение, как звон гитары". Все три продукта разных видов брожения ведут к появлению своих гениев.
В 1860, 1920, 1960, 1980–е (с которыми не надо путать 1990–е) время будто распахнулось, и те, кто был никем, получили возможность стать кем–то. И наоборот, те, кто существовал благополучно, вдруг оказались пауперами, плебсом.
Так было в эпоху великих реформ Александра II, когда писались "Война и мир" и "Преступление и наказание", "История одного города" и "Лес", Менделеев изобретал свою таблицу, крестьяне освобождались от крепостного рабства. А Родион Раскольников бродил с топором, потому что любимую сестру Дуню сватал "новый русский" Лужин.
НЭП — расцвет деревни, время Платонова, Пастернака, Булгакова, Мейерхольда и Малевича. И "философского парохода", казни Николая Гумилева, "лишенцев".
Оттепель — "Баллада о солдате", "Современник", "Лужники", массовое жилищное строительство, Товстоногов в БДТ, Бродский, Аксенов, Солженицын. При этом — Карибский кризис, Берлинская стена, травля Пастернака, Новочеркасск.
И глухие времена имеют свои плюсы и минусы. При Александре III — "последний нигилист заклепан в Шлиссельбург", Победоносцев над Россией простер совиные крыла — а с другой стороны Антон Чехов, Владимир Соловьев, юные марксисты и декаденты. Как писал Дмитрий Писарев, "эпоха реакции всегда эпоха мысли". Так было и во времена застоя 1970–х с их культурным андеграундом, прозой Юрия Трифонова и Василия Шукшина, "Литературными памятниками", самиздатом и "Хроникой текущих событий". Конечно, не дай бог жить в 1917–1921, 1934–1942 годах. Тут уж минус бьет плюс по всем статьям. А вообще говоря, времена не выбирают, в них живут и умирают. Конечно, 20 лет назад пассионарии реализовывались быстро и бесстрашно. Но есть времена разбрасывать камни, и есть времена их собирать. И вообще: "Зима недаром злится, прошла ее пора — весна в окно стучится и гонит со двора". Будет еще веселый хаос, нравится это кому–то или нет.
