Арт-критик Станислав Савицкий - о выставке "Балабанов. Перекрестки" в библиотеке Маяковского.
В библиотеке Маяковского открылась выставка А. Балабанова. Алексей Октябринович Балабанов был и остается одним из самых советских современных режиссеров. Снимать он начал в перестройку, прославился в 1990–е и последние лет десять слыл мудрецом, с особенной проникновенностью и цинизмом рассказывавшим о русской жизни ту последнюю правду, от которой и горький пропойца расплачется пьяными слезами, и постигший всех Рансьеров с Бадью философ содрогнется. Кинематограф Балабанова — о насущном опыте, о полноте жизни, проникнутой скепсисом, мизантропией и восхищением. Пожалуй, после Орсона Уэллса, после Алексея Германа–старшего было не много режиссеров, искавших в творчестве гуманизм в его абсолютной форме, не отличающей человеконенавистничества от сострадания.
Фильмы Балабанова, прячущие пафос и серьезность за черным юмором в духе Беккета и Кафки, были порождением монструозной советской культуры. На излете тоталитарного периода искусство, воплощавшее гуманистические идеалы, допускало в качестве маргиналий то, что выпадало из оптимистического парада прекрасных человеческих образов. На смену "Карнавальной ночи" и "Мертвому сезону" пришли кинематографические видeния по мотивам "Голода" Гамсуна и "Мелкого беса" Сологуба. Сейчас этими книгами никого не проймешь. А для поколения Балабанова они были правдой жизни. Их мы видим в кабинете режиссера, воссозданном на выставке. Здесь же отрывки из его ранних дневников и эскизы Надежды Васильевой к его фильмам. Это жутковатые гротески, страницы из бестиария, в котором средневековый кошмар нынешней русской жизни узнаваем до отвращения. Хтоническая Россия — главный герой выставки об интеллектуальных увлечениях Балабанова. Тут много живописи и графики и времен "Счастливых дней", и периода "Груза 200". Плюс свердловский рок — давние друзья режиссера Юрий Бутусов и Настя Полева, без них сложно представить обоих "Братьев". Здесь же художники с Малой Грузинской, живопись Владимира Карташова, работавшего с Балабановым на нескольких картинах, и разряжающие серьезность экспозиции скетчи о митьках в Тобольске.
Балабанов в кругу друзей. Балабанов среди любимых картин. Балабанов среди любимых книг. О нем рассказано по–домашнему и очень дельно — так, что фильмы его становятся яснее в их жестокой беспрекословной человечности. Это ведь очень русский гуманизм, о нем писал еще Лесков — еще один кумир Балабанова.
