Рецензия театрального критика Дмитрия Циликина на спектакль "Высоцкий. Requiem", который проходит в Большом театре кукол.
Как всегда в этом театре, что угодно превращается во что угодно — силой воображения, пробуждаемой точной и пластичной актерской работой. Несколько сколоченных досок, лежащих на полу, — крышка гроба: июль 1980–го, похороны Высоцкого, вырастающие из бойкой олимпийской песенки. Эти же доски — стол, за которым восседает карикатурная приемная комиссия: идет поступление в театральный институт, и песни выполняют роль обязательных басни–прозы–стихов.
Если доски поставить на попа, они станут преградой: стеной, забором, подвесить к потолку — чем–то вроде страшноватого маятника, а закрепить на козлах горизонтально, ребром вверх — и по ним можно ходить, как по канату, по барьеру, по краю… Но это ни в коем случае не "зримая песня", костюмы, реквизит, скупые элементы мебели, заполняющие черное пространство Малой сцены БТК (художник Марина Завьялова), не иллюстрируют Высоцкого, они возникают по ассоциации, часто весьма прихотливой. Режиссер Руслан Кудашов и его актеры устанавливают связи тем и мотивов, прочерчивают переклички внутри поэтического мира, между лирическими вещами "от себя", театрализованными миниатюрами, почти прикладными сочинениями — например, песенками из культового спектакля–пластинки "Алиса в стране чудес".
И это исследование — едва ли не анатомирование: попытка отделить произведения от ярчайшей, магнетической личности автора, примерить их на себя, полностью присвоить — доказало важную и своевременную вещь. Вся короткая жизнь Владимира Высоцкого пришлась на совок, при нем он родился и умер, воспитан был советской жизнью, и, казалось бы, ее реалии, вкус, запах, дух пропитывают его творчество. И время совка старательно, с вурдалачьей цепкостью пытается Высоцкого присвоить — почти 35 лет идет бойкая торговля мемуарной продукцией "Мы знали Владимира Семеновича".
А молодые актеры "Мастерской" при БТК, разумеется, не знали и знать не могли — и они читают поэзию, как ее единственно и должно читать: отдельно от личности поэта. И от его прославленной романтически–романической биографии с "Таганкой", "мерседесом", легендарными загулами, французской стервой–женой и грядущим артистом Безруковым в его роли. В этом умном и целомудренном отношении, конечно же, вызов времени — уже нашему, вообще не интересующемуся, поет селебрити или пляшет, а лишь тем, как она трахается и чем болеет.
И тогда в спектакле из лагерных ватников, из фартуков и косынок, из потрепанных чемоданчиков, из прочих знаков и принадлежностей советской жизни вырастает картина жизни как таковой — с ее холодом, нежностью, экзистенциальным одиночеством, честью и бесчестьем, совестью и любовью. Жизни, пересозданной в поэзию.
Requiem рождался непросто — первую часть поэтической трилогии "Башлачев. Человек поющий" показали в феврале 2011–го, когда ребята были еще выпускным курсом Руслана Кудашова в Театральной академии. "Высоцкого" не раз объявляли в планах сезона, но все не решались вынести работу на публику.
А сейчас, когда наконец решились, стало видно: работа сделана на совесть. Павел Григорьев, бывший в "Башлачеве" и режиссером, и педагогом по вокалу, здесь значится сорежиссером. Поют все на редкость музыкально, с отменным чувством ансамбля, притом двигаясь в изощренной пластической партитуре, взаимодействуя, играя.
Профессиональная оснастка этих обаятельных и одаренных ребят такова, что выбор героя последней части триптиха о поэтах — Иосифа Бродского — не кажется дерзким и самонадеянным, но — закономерным.
