Риторика властей РФ по поводу войны на Украине кардинально изменилась. Владимир Путин больше не говорит про Новороссию и прямо не обвиняет Киев в убийстве мирных жителей. Редактор dp.ru Михаил Шевчук объясняет, почему Москва решила пойти на попятную.
Если еще в конце августа Владимир Путин высказывался об украинском конфликте часто и напористо, то сейчас риторика сильно изменилась. Возникает даже ощущение, что российские власти начали осторожное отступление — конечно, под развернутыми знаменами и с барабанным боем.
Высказывания Владимира Путина и Дмитрия Медведева по поводу Украины на этой неделе удивляли мягкостью формулировок. Хотя принципиально оценки, на первый взгляд, не изменились, совсем другими стали сами слова. Настолько другими, что при желании их спокойно можно вкладывать даже в уста политических оппонентов Кремля.
Например, на встрече с членами Совета по правам человека президент говорит о том, что "на юго–востоке Украины" (ни в какой не Новороссии, заметьте) наблюдаются "преступления против гражданского населения" и "нарушения фундаментальных прав человека на жизнь", а люди "подвергаются пыткам… дискриминации и неправосудным решениям", в то время как "международные организации закрывают глаза на происходящее". И разве не может ровно то же самое дословно произнести какая–нибудь Ангела Меркель? Только виновной, видимо, будет подразумеваться не одна сторона, а другая, но в том–то и дело, что если раньше виновные назывались прямо, то теперь на них никто уже не показывает пальцем, и мы можем только догадываться, кого автор цитаты имел в виду.
Или, к примеру, премьер–министр Дмитрий Медведев заявляет: "…Когда фундаментальные основы международных отношений, то, что мы с таким трудом налаживали, приносится в жертву всякого рода ограничениям просто для того, чтобы показать, какие мы крутые, что вот мы, если что, кого–нибудь накажем, — мне это кажется абсолютно деструктивно, я бы даже сказал: глупая позиция". Возьмите эту цитату, подпишите: "Петр Порошенко о присоединении Крыма Россией" — и вы не увидите разницы.
Конечно, продолжают произноситься слова о стремлении к миру. Но если сравнить августовское: "Надо заставить украинские власти начать предметные переговоры о судьбе народа Донбасса" и октябрьское: "Наша задача — помочь тому, чтобы на Украине наступил мир… это можно сделать только путем переговоров", то видно — силовая нотка исчезла бесследно. Никаких больше сравнений с фашистами, никакой Новороссии.
Из области не риторической, а материальной: дан приказ отвести войска с учений в Ростовской области; добровольцев из России, по словам самих ополченцев, начали не пускать через границу российские же пограничники; поставка помощи — по их же словам — тоже стала сложнее и сократилась.
Кажется, в общем, что концепция, как в известном анекдоте, изменилась. И Москва все–таки решается пойти на попятную. Не до конца, конечно, не вслух, не публично, не отказываясь от основных принципов, и совершенно не из–за санкций и экономических проблем.
То есть организованно и под знаменами, как принято говорить в военных сводках, "отступили на заранее подготовленные позиции".
