"Выходной Петербург". Сталин как стиль

Автор фото: Михайловский театр

Дмитрий Циликин - о премьере "Пламя Парижа" в Михайловском театре

Балетмейстер–постановщик Михаил Мессерер, как мало кто другой, доказывает справедливость афоризма Бюффона: "Стиль — это человек". От балета Василия Вайнонена, впервые поставленного в 1932–м в Кировском театре и претерпевшего многочисленные возобновления, осталось 20 минут на кинопленке. Несколько фрагментов "в ногах" до сих пор (прежде всего виртуозное па–де–де) — хит всех конкурсов.
Мессерер в юности видел спектакль Большого театра (где последняя авторская редакция 1947 года продержалось в репертуаре до 1964–го) и уверяет, что ему весьма помогли фотографии и рассказы матери Суламифи и дяди Асафа, много лет танцевавших в "Пламени Парижа".

Дороже новодела

В программке значится: "Хореография Вайнонена". Мессерер репрезентирует себя лишь как вынужденного редактора (пришлось, мол, восполнять утраченные куски). Не возьмусь судить, тут скромность или легкое маркетинговое лукавство, ведь восстановление настоящей старины дороже новодела, но на самом деле понятно, что трехактный балет помнить в деталях полвека мудрено. Конечно, часть текста сочинена заново. При этом швов между новым и сохранившимся (то же па–де–де, танец басков, хрестоматийный марш восставших санкюлотов фронтально на зал) не сыскать. Ощущение совершенной подлинности — оттого, что стиль выдержан идеально.
Делая "Пламя Парижа", а прежде еще один сталинский драмбалет — "Лауренсию" Вахтанга Чабукиани, Мессерер совершает поступок, имеющий не только художественное, но социокультурное значение. Последовательный пропагандист советской хореографии первой половины ХХ века, он полагает ее лучшие образцы продолжением и развитием великой хореографии Петипа, Иванова, Горского и с обидой констатирует, что эта хореография, так повлиявшая на Европу после легендарных гастролей Большого театра в Лондоне в 1950–е, у нас в забвении.
Притом Мессерер — представитель великой балетной династии, столичной элиты и одновременно диссидент, невозвращенец, человек мира, все понимающий про чудовищный тоталитарный строй СССР.
Реконструируя один из любимых спектаклей Сталина, он разрывает связь между этим страшным именем и искусством, показывает его самостоятельную — уже антикварную! — ценность, тем самым десакрализируя имя. Вайнонен и композитор Асафьев стилизовали танцы версальского двора, но спортивно–акробатические танцы третьего акта, аллегорически изображающие Свободу, Равенство и Братство, выглядят почти такими же древностями. Атлетизм, изобретательность, драйв — в общем, чистая эстетика, переживание которой без этики (все равно, без восторга или содрогания) — и есть долгожданная смерть Сталина в сознании. Наконец–то сталинский ампир — просто стиль. Как рококо или бидермейер.

Герой вечера

Зрелище притом получилось совершенно живое. И качественное: характеры проработаны подробно, в деталях. И крестьяне в сабо, и аристократы в панье и пудреных париках сумели сделать органичным пафос этой истории о Великой французской революции (романтической приподнятости немало способствуют пышные рисованные декорации по эскизам Владимира Дмитриева). Солисты на премьере были убедительны технически и актерски, образовав гармоничный ансамбль.
Хотя героем вечера неизбежно стал Иван Васильев в роли революционера–марсельца Филиппа. В 2008–м он уже танцевал эту партию в спектакле Алексея Ратманского в Большом, сразив тогда публику невиданными тройными сотбасками, нынче Иван крутил в воздухе комбинации настолько затейливые, что им и названия–то не подобрать. Причем с выражением, которое отличает настоящих артистов: будто ему все это лишь в радость и дается шутя.