Эдмунд Фелпс: Россия — одна из пяти–десяти стран, которые получили наибольшую выгоду от глобализации

Господин Фелпс, еще в 1960–х годах вы писали о золотых правилах экономического роста. Они все еще сохраняют актуальность или экономика уже живет по другим законам?

—Когда я писал о золотом правиле сбережений и золотом правиле инвестиций, многие серьезные экономисты убеждали американцев больше откладывать, больше сберегать и меньше потреблять — для того, чтобы финансировать возросший уровень инвестиций.

Это было время, когда уровень личных накоплений американцев был уже довольно высок, а государственный бюджет в течение многих лет после Второй мировой войны сводился не с дефицитом, а с профицитом. И на этом фоне многие эксперты призывали к еще большим сбережениям, к сокращению домохозяйствами потребления, что привело бы к росту доходов правительства. И главный тезис моей работы, вышедшей под названием "Золотое правило сбережений", гласил, что, бывает, от добра ищут добра. У вас может быть так много сбережений, что в итоге образуется капитал настолько большой, что доходом с него можно будет пренебречь. А может быть, в итоге вы получите не доход, а убыток. Но ведь это не имеет смысла, так что в какой–то момент откладывать деньги становится просто неразумно.

То же касается всей страны: в какой–то момент копить деньги — контрпродуктивная стратегия, которая не приведет к росту экономики, к росту потребления в будущем, потому что доход от вложенного капитала будет очень низок.

С учетом кризиса вы видите тренд на продолжение глобализации? Или в будущем вырастет роль региональных центров?

—Возможно, некоторые страны и навредили себе тем, что оставались открытыми для глобальной экономики,­ или тем, что увеличили степень своей открытости для глобальной экономики.

Понятно и объяснимо, когда эти страны хотят отступить, несколько закрыться и сократить свою зависимость от глобальной экономики. Но, к примеру, для Соединенных Штатов правильное решение заключается­ вовсе не в том, чтобы быть менее глобальными. Думаю, в целом для США воздействие открытости экономики благоприятно. Решение заключается в том, чтобы те, кто выигрывает от глобализации, компенсировали потери тем, что от нее проигрывает, — через налоги и субсидии.

Конечно, могут быть и другие страны, в которых большинство людей теряет от глобализации. Но я не уверен,­ что Россия будет примером такой страны. Например, Россия безмерно обогатилась за счет открытости для нее мировых рынков нефти. Если бы не было этого открытого рынка нефти, Россия бы в ней захлебнулась. Что бы вы с ней делали? Так что Россия — одна из пяти–десяти стран, которые получили наибольшую выгоду от глобализации.

Конечно, обрабатывающие индустрии в таких странах, как Бельгия, Франция, Соединенные Штаты, сильно проиграли от глобализации, но это более сложный вопрос.

Приведет ли ситуация в экономике ЕС, особенно на юге Европы, к расширению европейского кризиса или его удастся сдержать?

—Греческий кризис вызван плохой экономической политикой, очень специфичной и характерной только для Греции. Греция выглядит не так, как весь остальной мир. Греческое правительство допустило гигантский дефицит бюджета, и неизбежно наступил кризис.

Ошибки, сделанные Испанией, гораздо сложнее и касаются более тонких материй. Во многом Испания — пример фискальных проблем, возникших из–за спекулятивного строи­тельного бума и безответственных трат некоторых региональных правительств, а также беспечности банков.

Я не думаю, что Греция и Испания обрушат глобальную экономику, — их экономики слишком малы для этого.

Однако на мировую экономику, к несчастью, действуют силы неизбежного охлаждения рынка строительства и недвижимости, в особенности в Китае, и, конечно, неизбежная фискальная коррекция, назревшая в США. Так что мировая экономика подвержена влиянию финансовой паники — такой паники, которая может возникнуть, если, скажем, американский конгресс не сможет достичь компромисса по поводу плана восстановления фискальной ответственности. Это может заставить финансовые рынки по всему миру очень нервничать и привести к коллапсу цен на активы и к дальнейшему падению мировой экономики.

Но, с другой стороны, к нашему удивлению, политические оппоненты в конгрессе США могут прийти к соглашению в декабре или, возможно, после инаугурации нового­ президента — в январе 2013 года. Может быть, в январе мы все будем удивлены и нас ждет гораздо более сильное восстановление экономики, чем то, которого мы ожидали. Пока мы не знаем, куда приведут имеющиеся сейчас возможности.

Насколько успешна, как вы думаете, так называемая политика количественного смягчения, которую проводит в США Федеральная резервная система?

—В том, как ее проводят, я вижу и плюсы, и минусы.

На ранней стадии кризиса Бернанке (Бен Бернанке, председатель ФРС. — Ред.) допустил ошибку, когда­ дал инфляции упасть гораздо ниже­ намеченного уровня. При этом он не обеспечил приток денег, достаточный для того, чтобы удовлетворить возросший спрос на них, который возник в результате финансового кризиса и вызванных им больших страхов.

Когда он осознал, что это привело к проблеме, он начал то, что назвали "количественное смягчение" (quantitative easing), резко увеличив покупку Центральным банком активов, с тем чтобы повысить ликвидность экономики.

Но в самой последней фазе монетарной политики ситуация стала существенно иной. Уровень инфляции снизился, но не слишком резко, как это было в недавнем прошлом. Так что необходимость во вбросе дополнительной ликвидности мне представляется не слишком хорошо установленной.

Мне также не очень нравится идея покупки Федеральной резервной системой активов сомнительного качества.

Но я хотел бы отметить, что проблема с мышлением, которое господствует сейчас в Вашингтоне, заключается в том, что они не очень хорошо понимают, что за низким уровнем экономической активности стоят структурные силы немонетарного содержания — силы, не описанные Кейнсом.

Наконец, я хотел бы сказать, что с нашей стороны разумно просить Федеральный резерв не делать ошибок, которые приводят к потере ликвидности, но неразумно просить Федеральный резерв совершить чудо избавления от безработицы, когда все структурные силы диктуют подавленный уровень занятости.

Как вы относитесь к тезису о том, что менталитет той или иной страны во многом определяет динамизм ее экономики?

—Я как–то сравнивал статистику, взяв цифры, характеризующие экономическое развитие, с показателями, демонстрирующими отношение к экономической деятельности. Я рассмотрел эти цифры для 18 или 19 стран — членов Организации экономического сотрудничества. Исследование приводит к выводу, что показатели экономического развития страны: высокая занятость, высокое удовлетворение от работы — в сильной степени выигрывают от того, что можно называть современным отношением, или современными ценностями.

Я изучал влияние на экономику этих современных отношений и ценностей и обнаружил, что некоторые из них более важны для производительности труда и обеспечения высокой занятости, чем многие правительственные институции.