Борис Гребенщиков о теговом сознании, уважении к Суркову и о том, почему России не нужна национальная идея.
  Борис
  , такой вопрос, возможно, cовсем дурацкий. Вам когда-то орден вручили. Хоть раз надевали?
  – Честно говоря, не помню, может быть, и не надевал.
  А почему в современной России ордена вручают, но их как-то совсем перестали носить?
  – Я по этому поводу вообще ничего не думаю, меня это настолько мало интересует…
Читайте также:
Борис Гребенщиков показал петербуржцам свою книжку
  Но ведь вы по какой-то причине свой орден не надевали. А, к примеру, в XIX веке все же носили кителя и надевали…
  – У меня может быть много орденов, но я не вижу никакой причины их надевать, потому что ордена надевают люди, которые в данном месте и в данное время хотят показать свой статус. Мой статус, если он и есть, никак внешне выражен быть не может и с орденами никак не связан. Этот орден был большой гордостью для моей матери, и ради нее я мог принять еще столько же. Но мне приятно, что страна Россия в ее современном виде сделала мне такой подарок. На самом деле это приятно. А носить его? Я не вижу, кого он должен впечатлять.
  Лет десять назад стали говорить, что сознание людей стало клиповым. Сейчас все еще больше укоротилось – можно сказать, что оно стало теговым…
  – У меня по этому поводу сразу несколько контрвопросов. Если кто-то говорит, что у него теговое сознание, это значит только одно: этот человек не считает для себя нужным быть образованным. Этот человек сам отстриг себе голову. Желаешь быть необразованным? Хочешь быть с теговым сознанием? Хочешь быть червем земляным? Пожалуйста. Только я повторяю: это необязательно. Потому что сознание у современного человека, который желает быть человеком, нормальное, обычное – не теговое и не клиповое – это придумали в Москве. Никто не скажет, что у вас клиповое сознание, если вы еще не забыли русскую литературу.
  А одно другому мешает?
  – Вы знаете, да. Если мне скажут, что у меня клиповое сознание, я могу неожиданно стать на время агрессивным. Такой ярлык для человека унизителен. Это все равно что говорить: я одноклеточное, с меня и спроса никакого: дайте мне мои бабки и позвольте быстро нажраться. Извините. Говоря так, человек унижает себя.
  Ну, русским вообще свойственно самоуничижение…
  – Не согласен. Только кретин может сказать: "Я одноклеточное существо". Только кретин может сказать: "У меня теговое сознание". Так что давайте считать, что мы люди, которые могут хотя бы говорить на одном языке, и у нас есть какие-то точки соприкосновения. Пушкин в тег не поместится.
  Если ввести в поисковой строке "Борис Гребенщиков", то очень скоро выпадает надпись "Мне нравится Сурков". Можно ли как-то это пояснить?
  – А что тут пояснять? Я по-прежнему испытываю к нему уважение. Сейчас он – насколько я знаю – перемещен с той должности, которую занимал, и теперь люди, которые ругали его, увидят, что будет при новом человеке. Не думаю, что будет лучше или свободнее. Мне он всегда казался умным и порядочным человеком, который качественно исполняет свою работу.
Другое дело, что его работодатель – государство, а оно может требовать решений, которые не всегда согласуются с тем, что мы считаем хорошим. Но работодатель есть работодатель. Такова специфика работы во власти.
  А почему в России люди, с одной стороны, мечтают работать в газпромах и прочих госкорпорациях, а с другой стороны – недовольны этим государством. Как это может 
  сочетаться?
  – Думаю, люди цинично считают (от необразованности), что можно заработать большие деньги в какой-то государственной корпорации и одновременно остаться чистеньким. Не выйдет. Когда работаешь в большой корпорации, ты принимаешь участие в антигуманистических действиях, потому что любая большая корпорация живет по своим законам и люди ей не указ. 
Но люди считают, что если они заработают много денег, то они будут выше морали. И поэтому говорят: "Нам не нравится то, что происходит, но дайте заработать наши большие деньги".
  А может быть, все дело в зависти?
  – А зависть к чему?
  Они же мечтают туда попасть, но они не там…
  – Я же не знаю, что такое мечта. Расскажите мне!
  Например, я закончу школу, потом юридический факультет, а потом буду работать в "Роснефти".
  – Я не понимаю, как так можно думать. Мне недоступно это. Видимо, мне повезло и я просто не умею мечтать.
  Сейчас любят вспоминать фразу: "Иногда проснешься в кресле президента и плачешь, сам не зная, как сюда попал".
  – Да? А я и не видел ни разу.
  Это про Медведева или?..
  – Посчитайте, когда это было написано.
  2008 год, по-моему?
  – Нет, 2003-й. Это альбом "Песни рыбака". Какой Медведев?!
  Все в жизни когда-то происходило?
  – Все, что отражается в жизни, происходит на совсем другом уровне. Понимаете, это можно было написать про Древние Афины, и было бы то же самое. Или про восьмую династию Рамзессидов.
  А вы сейчас Рамзессидов изучаете?
  – Нет, не то чтобы меня это очень интересует, просто в силу очень рассеянного характера моих занятий меня все время интересует все, поэтому я сегодня могу тыкнуться в Платонова, завтра – в историю ведьмовства в XII веке где-нибудь в Англии, а потом в географию и историю мафии Таиланда. А потом в биографию Роберта Де Ниро.
  Вы подходите к библиотеке и вытаскиваете книжку или все на айпаде?
  – Нет, айпад я дочке отдал, нет у меня времени на него. У меня все здесь (показывает на айфон), с этой штукой можно носить с собой половину Александрийской библиотеки – никто не заметит. Хоть тут и маленькие буквочки, но я люблю маленькие буквочки.
  Но ведь там очень мало книг на русском языке.
  – Русский язык меня вообще не волнует. Я только Тургенева читаю на русском.
  Когда была встреча с президентом, вы задали вопрос про "Охта Центр". А других вопросов к власти нет?
  – У меня нет никаких вопросов к действующей власти. Не забывайте, я родился в год смерти Сталина, я вырос при Никите Сергеевиче Хрущеве. У меня не может быть вопросов к власти, у меня нет языка, на котором я могу с ней разговаривать. Я знаю, что такое власть, доверять ей не буду никогда в жизни. Зачем я буду разговаривать с тем, кому я не доверяю.
  Есть такая достаточно популярная теория. В частности, Дмитрий Быков о ней говорил, что в России все происходит циклично: раз в 100 или 70 лет все повторяется. Вы 
  согласны?
  – Вы знаете, я глубоко уважаю Дмитрия; он очень хороший человек и интересный писатель. Но опыт показывает, что любой человек может навязать действительности и истории любые свои идеи. И сказать: да, все повторяется циклично, все повторяется по спирали, или все в форме ромба или параллелепипеда. И можно найти подтверждение всему, история – вещь удивительная. Даже если все протекает по циклу, что это меняет в нашей жизни? Мы имеем то, что имеем.
  Например, можно предугадать, что будет дальше.
  – Зачем? Нам важно сделать то, что мы должны сделать сейчас. Наш долг по отношению к себе и к людям не меняется от того, в каком положении мы оказались. Как говорил Гэндалф: добро и зло не изменились со вчерашнего дня. Предугадывать нечего: делай то, что должен, и будь что будет.
  А если говорить про современность, на что сейчас в обществе есть запрос?
  – Запросы общества меня не интересовали ни тогда и ни сейчас. Зачем мне запросы общества? Я же не социолог, чтобы изучать запросы общества.
  Вы часто говорили нечто подобное: музыкант – ретранслятор: он получает сигналы извне и преобразует их в музыку и слова.
  – Если очень грубо, то можно так сказать, но при чем здесь запросы общества?
  Сигналы – они не только из космоса.
  – Но общество – часть космоса.
  Поэтому я и спрашиваю, что вы чувствуете как музыкант?
  – Я чувствую то, что происходит, но запросы мне неизвестны. Общество запрашивает на самом деле не то, что ему нужно. Opinion maker, "создатель мнений" – как это по-русски… Запросы создаются теми, кто манипулирует этими запросами, чтобы получить деньги. Простой пример: пачка лекарств. Зачем делаются лекарства? Чтобы продавать народу и получать огромные деньги.
  Да, но сначала товар должен удовлетворять какие-то потребности. Например, в здоровье.
  – Совершенно верно, но потребность в здоровье, как мы знаем, удовлетворяется массой разных методов, но продаются именно эти лекарства, а не другие. Кто знает, какие более действенны? Кто знает, какие лекарства, способные спасти множество жизней, уничтожаются, потому что они невыгодны компаниям, которые производят эти таблетки? Любые врачи в любой поликлинике скажут: "Гомеопатия? Что вы! Если мы будем признавать гомеопатию, мы можем потерять работу". Общественное мнение создается людьми, которые диктуют его, чтобы заработать деньги.
  Манипуляторы – это сейчас главные люди?
  – Всегда. Что, в средние века было не так?
  Чтобы ответить на этот вопрос, я, наверное, плохо знаю историю.
  – Я тоже. Но, как мы ни тыкнемся в историю, понимаем – ага…
  Но там был король, который принимал решения…
  – Если посмотреть историю, король, как правило, вообще никогда не принимает решения. Это за него делают его советники, при этом за это бедному королю еще часто приходится очень дорого расплачиваться.
  Концерт в Лавре, Оле Нидал, Шри Чинмой – как это все сочетается?
  – Элементарно и просто. Если мы замечаем существование Того, что люди называют Богом, следовательно, логично предположить, что невозможно, чтобы здесь Бог был один, а там другой. Чушь! Бог по определению вездесущ и пронизывает все, что существует. Поэтому если две страны или две культуры по-разному его называют, это не значит, что они должны враждовать. А представители нашей религии почему-то говорят: правы только мы.
  Все религии так говорят...
  – Нет, не все, далеко не все.
  Экуменистов немного...
  – Экуменизм в его обычном понимании – чушь. То же самое, что перевести всех на эсперанто. Если мы это сделаем, то это будет обеднение, мы потеряем всю историю человечества. Но уважать другие религии и культуры необходимо, потому что там люди не хуже, чем у нас. Они имеют такое же право на обладание истиной. И, когда в России отвергают культуру, которая на тысячу лет старше, говорят: "Да они все еретики" – это говорит только о том, что мы не хотим признать: мы не одни в мире. Поэтому в России и называли иностранцев немцами, потому что он – немой – говорит на языке, который я не понимаю. Не правда ли, довольно странная концепция? Если я не понимаю, значит, ты дурак.
  Когда лжи было больше – в 1970-х годах или сейчас?
  – Существует очень большая разница: в 1960-е, 1970-е, 1980-е ты не мог владеть информацией официально, за обладание ею ты мог загреметь в тюрьму по официальным законам. Теперь, слава тебе Господи, есть Интернет, информация доступна всем: нет того, что можно утаить. Доходит до абсурдного, как с "ВикиЛикс", но утаить ничего нельзя. По крайней мере так декларируется. 
На месте честных людей я бы в честь Интернета строил храмы, нашел бы какого-нибудь святого, сделал его покровителем Интернета и ставил ему свечки, потому что у нас есть возможность узнать другие точки зрения. Может быть, правды нет, может быть, есть только разные конфликтующие точки зрения. Но в те времена точка зрения была только одна, что по определению было ложью.
  Есть такая формула: скажи мне, кто твой друг, а я скажу, кто ты. Кто ваши идейные сторонники?
  – (смеется) Вы знаете, как я могу сказать… Я могу назвать тех людей, которых я люблю и знаю: Лао-Цзы, святой Франциск Ассизский, ок?
  После смерти Ганди и поговорить не с кем….
  – Где-то так (смеется). Гриша Акунин – чудесный человек, Витя Пелевин – хотя я его очень давно не видел, но продолжаю очень любить. Масса музыкантов: Женя Федоров из бывшей "Текилы Джаз", теперь из Zorge. Если продолжать, за пределами этого космоса – Слава Полунин. Много у нас очень прекрасных священников, широте знаний, культуре и этике которых я тоже завидую. Этих людей тысячи.
  А старые поклонники "Аквариума", которые стали большими людьми, как-то себя проявляют?
  – Проявляют, помогают. И это, по счастью, очень помогает записывать альбомы, потому если раньше запись музыки была делом очень тяжелым, то сейчас почти невозможным. Потому что раньше хоть какие-то деньги от продажи дисков можно было получить в фирме-изготовителе, а сейчас не осталось самих фирм-изготовителей, а Интернет приносит очень мало денег. Поэтому теперь все делается, как раньше, как в те самые средние века. У музыкантов есть люди, которые помогают им осуществить тот или иной замысел. Как Леонардо, который работал на этих, этих и этих.
  То есть модель музыкального бизнеса опять кардинально изменилась.
  – Вы знаете, он закончился. И это мне не очень удобно. Мне было бы удобно, если бы у меня были несчитаные миллионы, если бы у нас работали авторские права.
  Я читал, как какой-то простой товарищ, чуть ли не рабочий, написал песню для Эдиты Пьехи, а потом принес ей на праздник ковер – он мог себе позволить такой 
  подарок, а у Пьехи ковра не было.
  – Это было. И Юрий Антонов очень хорошее тому доказательство. Но этого больше нет. Учитывая, сколько всего "Аквариум" сделал, в любой другой стране мы бы владели замками в центре Петербурга (смеется). Нет, мы не владеем ничем вообще, даже этим (разговор проходит в студии "Аквариума". – Ред.). Но я считаю, что это хорошо. Это возврат к естественной модели. Искусство не должно приносить деньги, потому что в обратном случае у творца есть возможность очень легко стать коррумпированным. Ему скажут: вот тебе деньги, ну-ка, спляши. А вдруг он не сможет устоять. А когда искусство денег не приносит, ты будешь делать только то, что считаешь нужным.
  Как-то читал мнение, что рынок художника закончился с появлением фотографии, потому что потребность в портретистах резко упала. Потом это произошло с 
  профессиональной фотографией. То же самое происходит с музыкой?
  – Я считаю, что это очень хорошо. Коммерческую музыку легко изготовлять, не прилагая к этому никаких средств. Ставишь программу "коммерческая песня №1", нажимаешь кнопку и получаешь сразу несколько вариантов. Это упрощает задачу тем, кто не хочет заниматься коммерческим искусством. Насколько я помню, когда жил Клод Моне, фотография уже была. Это нисколько не мешало ни ему, ни Ван Гогу.
  Почему Россия никак не может сформулировать национальную идею?
  – Потому что национальная идея – это фикция, это чушь, полная абсолютная чушь. Какая может быть национальная идея у здорового человека, у здоровой нации? Нет необходимости в национальной идее. Нация существует? И прекрасно. Знаете, это то же самое, что подойти к человеку и спросить: "Какая у тебя личностная идея?" – "Да нет у меня никакой идеи. Я живой, полнокровный, живу, наслаждаюсь, и мне ни с какой стати не нужно перед тобой отчитываться". Сформулировать значит ограничить.
Покажите мне человека, который выйдет и скажет: "Я хочу ограничить Россию ее национальной идеей". Что от этого человека останется?

