Требования аккредитаций и научных журналов доведены до абсурда

Пока в России ищут пути, как заставить вузы и бизнес–школы активнее заниматься научно–исследовательской работой, европейские бизнес–школы задумываются о том, насколько это полезно.

— Светлана, есть два полярных мнения о том, нужно ли преподавателям бизнес–школ и университетов вести научно–исследо­вательскую работу. Согласно первому — нужно, согласно второму — такая деятельность мешает. Вам какое из них ближе?

— Я начну с особенности французской системы бизнес–образования, где сосуществуют государственные и частные вузы: университет и Grand Ecole. Университет — это бесплатно и без экзаменов, а после окончания трудно найти работу. Бизнес–школа — это элита, дорого и громадный конкурс. Научно–исследовательской деятельностью первоначально занимались только университеты, бизнес–школы в это время развивали отношения с реальным бизнесом. Ведь их задача — готовить высококачественных специалистов в менеджменте, маркетинге, финансах и т.д., которых берут с руками и ногами в компании. Научная деятельность началась в бизнес–школе только с появлением системы аккредитаций, где это один из главных критериев.

— Может быть, дело в том, что в американской системе все бизнес–школы существуют при университетах и подобный критерий просто увеличивает их привлекательность?

— Действительно, в Америке почти все бизнес–школы относятся к университетам, им присуща традиция вести научные исследования. Но сейчас там очень много дискуссий о том, нужно ли это. В крупных американских бизнес–школах есть преподаватели, которые никогда в жизни не видели студентов в лицо, они только выпускают научные статьи. Во Франции мы до такого еще не дошли, но система к этому толкает.

Сегодня в некоторых известных французских бизнес–школах новые преподаватели в первый год работы вообще не преподают, потом только 30 часов в год. Все остальное время они проводят научные исследования и публикуют их результаты в международных журналах.

Но здесь возникает парадокс: заниматься наукой и публиковаться — это не одно и то же. Казалось бы, нормальная практика, когда сначала проводят исследования, а потом публикуют результаты. Но аккредитации и комиссии по продвижению по службе берут в расчет только статьи в специализированных журналах — там, где их рецензируют два–три специалиста. Причем статья может увидеть свет не раньше чем через 2–3 года. Если учесть время на исследование и на оформление результатов, материал часто оказывается устаревшим. Да и эти журналы по большому счету не читают ни менеджеры, ни студенты. Хотя я считаю, что научно–исследовательская работа помогает преподавателю поддерживать свой профессиональный уровень, развивает кругозор и т.д. Разумеется, нужно и публиковаться. Но сегодня требования аккредитации и академических журналов доведены до абсурда. И профессоров бизнес–школ толкают на путь, который чужд большинству из них. Они заняты тем, чтобы доводить статью до требований журналов, вместо того чтобы исполнять свою миссию — учить и развивать студентов.

— Если бы такой критерий в аккредитации исчез, школы бы продолжили заниматься research?

— Думаю, что да, но в другом объеме и качестве. Сегодня репутация преподавателей слишком уж зависит от публикаций, хотя это простой и понятный критерий оценки работы преподавателя, даже если непонятно, что потом делать с его исследованием. И в эту игру включились все. Идет гонка за профессорами, стоимость которых зависит от количества публикаций. Понятно, что пригласить их могут себе позволить только лучшие школы в каждой стране. И этой верхушке выгодны такие правила игры. И менять их они не собираются. Только маленькие бизнес–школы ищут свои пути, потому что купить дорогих профессоров им не позволяет бюджет.

Так что все остальные дружно садятся на весла и гребут в сторону системы, где надо публиковаться все больше и больше, и лучше на английском языке.

— Как в вашей школе обстоят дела, ведь вы возглавляете исследовательскую работу?

— Мы предложили нашим преподавателям, а их у нас 90 человек, на выбор три варианта. Первый для тех, кто любит работать со студентами. Мы не требуем от них публикаций, только инновации в педагогике. Второй вариант для тех преподавателей, кто способен и желает строить научную карьеру. Мы сокращаем им количество часов преподавания и административной работы. И третий, который выбрали многие наши профессора, состоит в том, что 30% времени они тратят на педагогическую деятельность, 30% — на управленческую, 30% — на науку.

Это мне кажется наиболее оптимальным вариантом. Потому что так преподаватель одновременно развивается как педагог, находясь в постоянном контакте со студентами, и у него есть время, чтобы вести консалтинг, повышая свой деловой, реальный багаж, и читать научную литературу, публиковаться.

— Светлана, вы специалист из числа тех, кого сегодня президент России зовет в страну помогать ей. Насколько это предложение интересно вам и вашим коллегам?

— Здесь, во Франции, я, как ни странно, занимаюсь тем же самым. То есть стараюсь привлечь в RMS ценных специалистов. Это очень сложно, потому что у каждого из них есть своя история, свои амбиции, семья, дети. Сорвать их с мест очень тяжело. А вспоминая свой опыт учебы и работы по программе МВА в Казахстанском институте менеджмента, экономики и прогнозирования, где 100% преподавателей были из Европы и Америки, могу сказать вот что: не всегда приезжают работать самые лучшие кадры. Едут те, кто не смог устроиться у себя.

Если Россия хочет привлечь настоящих профессионалов, нужно смотреть не только на то, что человек может дать стране, но и почему он это делает. Нужно искать, как говорится, идейных атаманов, то есть людей, которые действительно хотят что–то привнести, что–то развить в России. Потому что очень многие иностранцы приезжают в Россию на 2–3 года, катаются там как сыр в масле, а их вклад в развитие страны, ради которого их и приглашали, минимален. Мне кажется очень важным понять, почему человек принимает предложение.

Кроме того, сегодня хороший профессор, который способен преподавать, заниматься наукой и публиковаться, стоит от 200 до 300 тыс. евро в год. Не всем российским вузам это под силу. Думаю, в Россию люди бы поехали, но надо знать, для чего они туда поедут, чтобы не было потом разочарований. Я лично не думала о том, чтобы приехать в Россию работать, но — почему бы и нет?

На заметку

Reims Management School (Франция) — одна из старейших бизнес–школ Европы. Основана в 1928 г. Входит в топ–30 самых престижных учебных заведений в сфере full time MBA по версии Financial Times.

Светлана Сердюкова училась и работала в КИМЕП (Казахстан) по программе МВА. Получила ученую степень доктора наук в 2006 г. в HEC (Париж, Франция), в RMS работает с 2003 г.