Не выпусти дух

В премьере Мариинского театра как раз эту инструкцию и не исполнили. Впрочем, и не могли. Живой оперный спектакль возникает, когда дирижер своей энергией сплавляет воедино оркестр, солистов и хор, когда режиссер сочиняет яркий оригинальный рисунок и умеет одушевить его горячим чувством, которое пробуждает в артистах. Ни о чем таком и речи нет, все гораздо проще, и театр явно руководствовался соображениями отнюдь не художественными, а производственными и маркетинговыми.

Адина, красотка-поселянка, к которой вожделеет Неморино и которую хочет заполучить при содействии пресловутого эликсира, -- коронная партия Анны Нетребко. Она поет ее давно, актерски и вокально выделала отменно, кроме того, роль бойкой разбитной девицы подходит к индивидуальности Нетребко куда лучше, чем, например, трагическая Лючия ди Ламмермур -- предыдущая работа певицы на Мариинской сцене. Самой примадонне из всех постановок «Напитка» больше других по душе та, что сделал Лоран Пелли для Ковент-Гарден и Парижской оперы (где Анна и пела). Ее-то Мариинский театр и арендовал.

Ну, декорации Шанталь Тома, изображающие итальянскую деревню 1960-х, куда из предполагаемых либретто Феличе Романи 1830-х перенесено действие: брикеты сена, сложенные в чуть ли не египетские пирамиды, уходящая вдаль пашня, захудалый бар-траттория -- хоть с купюрами, но воспроизвели. Однако с актерами работал не Лоран Пелли (которому, возможно, удалось добиться того самого одушевления -- не знаю, парижского спектакля не видел), а совсем другое лицо: некто Кристиан Рэт. Но режиссура Пелли -- не хореография Баланчина, которая (при условии абсолютно точной ее реконструкции при помощи ассистентов) есть именно то, что создал Баланчин. Выполнить мизансцены: скакать по ступеням сенных пирамид, рассекать на велосипедах, толпою бросаться к фургону Дулькамары, чтобы сунуть ему деньги за панацею, разлитую в ядовитого цвета пульверизаторы, а потом согласно ими махать -- еще не значит сделать живой спектакль.

Впрочем, будто публике есть до этого дело. Она купила дорогущие билеты ради суперзвезды. К которой в вечер премьеры добавился ее муж -- бас-баритон Эрвин Шротт (что, конечно, стало изрядным бонусом для тех, кому светский статус события важней художественного результата). Стройный красавец, он уже пел арию Дулькамары и его дуэт с Адиной в совместном с женой декабрьском концерте в Петербурге, тогда Шротт предъявил виртуозное актерское мастерство и покоряющее обаяние. Вообще говоря, с его харизмой довольно просто выйти на сцену -- все уже будут счастливы, однако в спектакле он всерьез взялся за образ: надел толщинку, завел себе шаркающую, прихрамывающую на обе ноги походку и, нисколько не утратив обаяния, превратился в немолодого доктора-авантюриста. Тенор Сергей Скороходов в этот день был просто болен, так что переживать приходилось не за его амурного страдальца Неморино, а за то, споет ли он вообще знаменитейший романс Una furtiva lagrima, главный хит оперы. Всеобъединяющей силой могла бы стать прелестная музыка Гаэтано Доницетти, которая при настоящем -- любовном и проникновенном ее исполнении служит маслом, в котором, как сыр, катаются голоса. Однако дирижер Лучано де Мартино свел роль оркестра к унылому рутинному аккомпанементу.

Дмитрий Циликин, журналист