00:0024 декабря 201000:00
19просмотров
00:0024 декабря 2010
В премьере оперы Яначека «Катя Кабанова» в Михайловском театре больше всего одобрения и даже восхищения заслуживает сам репертуарный выбор. За годы работы нового менеджмента афиша пополнялась и откровенной балетной попсой, и оперными хитами в посредственных б/у постановках, и хоть и рафинированным, эстетически безупречным, но все-таки «Лебединым озером». Наконец театр почувствовал себя достаточно независимым от вкусов публики, желающей исключительно сладких арий, чтобы впервые в Петербурге представить сочинение, к этой самой публике ни в малейшей степени не снисходительное. Делом, а не только словесами в юбилейных буклетах продолжив историю МАЛЕГОТа -- оперной лаборатории, подарившей миру, в частности, «Нос» и «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича.
Леош Яначек обратился к драме Островского «Гроза» в 1919-м. Из «темного царства» середины XIX века действие перенесено примерно во время, когда писалась опера. Что дало возможность режиссеру Нильсу-Петеру Рудольфу заявить тему не только метафорического «луча света», но и буквального -- то есть электрического. Он декларирует, что спор идет между материалистическим мировосприятием, в котором гроза есть понятное погодное явление, и религиозным, где она -- проявление Божьего гнева. Но в театре, как известно, декларации сами по себе, а единственный предмет разбора -- то, что на сцене. Режиссерские намерения в этой их части в сценическую ткань, увы, не воплотились. Сценограф Фолкер Хинтермайер предложил пустое пространство, ограниченное легкими развевающимися черными кулисами, уставленное светящимися рейками где-то в метр высотой. На задник-экран проецируются то вещи дельные: грозовое облачное небо, взбаламученная гладь воды, то многозначительно-манерный видеоарт -- например, огромный моргающий глаз. Все время идет снег, что украшает картинку, однако ввергает в некоторое недоумение, когда, скажем, Варвара предлагает постлать ей и Катерине постель в саду (у Островского, мы помним, дело было летом). На это можно бы не обратить внимания, в конце концов, опера -- искусство условное, кабы создалась напряженно-поэтическая среда, именно что электрическое поле, где возможно все. Но лирического одушевления, которое захватило бы целиком и заставило не видеть частных несуразностей, нет. В его отсутствие начинаешь гадать, что авторы спектакля разумеют под горой ломаных стульев на авансцене. Или процессия из кулисы в кулису тащит гроб на веревке -- намек на грядущую долю Катерины или просто потому, что режиссеру положено кроме разводки мизансцен еще и образов-метафор подпустить?
Но вот как раз мизансцены многоопытный немецкий постановщик строит грамотно. С исполнителями он тоже поработал толково, они не только поют, но и лепят достаточно убедительные характеры. Татьяна Рягузова с заглавной ролью, в общем, справилась. А сетовать на отсутствие в ней той особенной проникновенности, светящейся душевной чистоты, потребных, чтобы сыграть женщину, изменившую мужу (всего-то!) и, не перенеся мук совести, бросившуюся в реку, наверное, нельзя -- Катерину ведь и в драматическом театре играть некому, люди такой внутренней природы в наши времена вывелись почти полностью.
Как бы то ни было, корректная постановка без прозрений, но и без вопиющих ляпов, без безвкусицы (что опять-таки по нынешним временам следует возвести в спецдостоинство) не испортила замечательной партитуры Яначека. А оркестр под управлением Петера Феранеца доказал нужность услышать живьем эту захватывающую, экстатическую, полную нежности и трагизма музыку.
Дмитрий Циликин, журналист
