"Радикальный национализм у нас возник еще в советское время"

Автор фото: Итар-Тасс

В России удивительным образом рост радикального национализма не связан с экономическими проблемами. Наоборот, его взлет в российском обществе совпадает с временами относительного экономического благополучия. Поэтому мне кажется очень слабым аргументом, что, мол, все это от проблем в экономике. Считается, что у людей нет работы, у них плохо с ожиданиями и они - такие злобные - начинают искать виноватых.

Общим заблуждением, на мой взгляд, является идея, что
экономическое благоденствие приносит толерантность. Реальный опыт, например США,
говорит о другом. Поэтому, на мой взгляд, экономический детерминизм
несостоятелен и следует смотреть глубже. Если мы посмотрим на социальный состав
погромщиков, то выяснится, что там довольно мало бедных. Наоборот, там довольно
много представителей low middle class, неплохо образованного, знающего
иностранные языки, имеющего, может быть, небольшой, но стабильный доход.
Все, что сейчас происходит, я бы назвал отложенным
веймарским синдромом. На мой взгляд, в России по некоторым причинам он случился
не у отцов, а у детей. Ведь что такое веймарский синдром? Заключается он в
уверенности, что нация перенесла унижение, страна - развал и крах, поэтому
теперь необходимо национальное единство, триумф и возрождение. При этом
обязательно требуется "внешний враг" и "внутренние предатели", враги, с которыми
необходимо бороться ради "будущего нации".
Этот синдром был причиной крушения Веймарской республики и
установления нацистского режима в Германии. В России отложенный веймарский
синдром - это реакция на распад Советского Союза, но даже не столько на сам
распад, сколько на последующие события: социальные и политические катаклизмы,
кризис, нестабильность, потерю статуса. Многие люди, кстати, сильно потеряли в
статусе, в деньгах могли даже и не потерять, хотя понятно, что экономический
кризис коснулся большинства. Все стало непредсказуемым, нестабильным. Но
взрослые тогда люди на это не реагировали, они должны были выживать, им было не
до этого. Как мне представляется, среагировали на это дети, которые родились в
период с 1980-го по 1990-е годы примерно.
В конце 1990-х годов в России появляется политический
проект, который обещает национальный реванш и национальное возрождение. Он не
называется националистическим, но идея возрождения, игра на советских символах,
постоянная оппозиция "проклятому Западу", который, конечно, виноват в распаде
"великой державы" и продолжает "нам вредить". Это призывы к возрождению "великой
Родины", апелляция к "великому прошлому великой страны". То есть 1990-е годы с
веймарским синдромом наложились на политический проект путинского режима.
Одновременно в конце 1990-х произошла интересная вещь с
точки зрения радикального национализма. Радикальный национализм у нас возник еще
в советское время. Националисты, в частности, были и среди диссидентов.
Классический пример просвещенного умеренного националиста - Солженицын, который
одновременно и против репрессий, и против унижения русского народа. Позже он,
как известно, написал книгу "200 лет вместе", где рассматривал вину еврейского
народа в страданиях России.
Другими словами, до конца 1990-х радикальный национализм был
своего рода интеллектуальным проектом; люди писали книги, но собственно
активного движения не было. Примерно с 1997-1998 годов (видимо, как-то сыграл
роль и кризис 1998 года) началась активная фаза. Пришедшие в движение молодые
люди, как раз родившиеся в 1980-е, разочаровавшиеся в старых лозунгах,
потребовали простых понятных действий, а не слов, для достижения простых
понятных результатов - национального реванша, борьбы с "врагами нации, страны,
расы". С этого времени фиксируется резкий взлет насильственного
праворадикализма. Нападения, организация боевых групп, фактически подпольная
война, которая логично переходит в действия по убийству людей, сначала
"нерусских", а потом это все перерождается в политический террор.
Государство до терактов, где-то до 2002 года, не считало
ситуацию вообще стоящей внимания. Общей формулой было, что "в стране, победившей
фашизм, фашизм невозможен". Потом был принят закон об экстремизме, который в
основном был антитеррористическим, однако содержал большое количество статей,
связанных с разжиганием межнациональной розни, что в целом показывало изменение
позиции государства. Оно явно признало эту проблему существующей.
Дальше стали активнее расследовать и судить за действительно
расистские преступления, за преступления на почве ненависти, но одновременно, к
сожалению, все чаще по этим статьям стали возбуждаться дела против
оппозиции.
Все чаще стала использоваться идея, что любая критика власти
или милиции - проявление экстремизма. Более того, фактически за слова стали
преследовать больше и активнее, чем за реальные насильственные действия. Это
дошло до такой степени, что по следам последних событий министр Нургалиев
заявил, что якобы на Манежной площади "воду мутили леворадикалы", хотя любому
человеку, немного разбирающемуся в лозунгах, понятны политические пристрастия
людей, выступавших на Манежной площади.
Таким образом, за компанию с наци,
скинхедами, экстремистами стали антифа, всевозможные оппозиционеры, журналисты,
вполне аполитичные блогеры и художники (арт-группа "Война"), а в некоторых
случаях еще и гомосексуалисты.
Президент Дмитрий Медведев
отреагировал на описываемые события странным для меня образом. С одной стороны,
написал в "Твиттере", что "мы разберемся со всеми, кто гадил". На мой взгляд, у
президента, как и у других представителей исполнительной власти, основная версия
любых событий - это провокация и заговор. Теория заговора страшно популярна,
кажется, потому, что власть уверена, что люди так просто не могут собраться, что
их кто-то организовал, кто-то проспонсировал, кто-то спровоцировал, чтоб они нам
тут испортили малину в преддверии чемпионата мира по футболу 2018
года.
Многие представители власти, на мой взгляд, ошибочно полагают, что
общество в принципе не способно самоорганизоваться ни в каком своем виде,
поэтому если люди собираются без указаний власти, это значит, что им кто-то
другой указал. У них другой логики нет вообще. Мне же представляется, что в
данном случае, как и во многих других (Химки, например), речь идет уже о
самоорганизации общества, о гражданском протесте против социальной
несправедливости, к горькому сожалению, сформулированному в рамках
националистического проекта.
Массовые беспорядки произошли в Москве и Петербурге потому,
что в этих городах существует организованное устойчивое нацистское подполье,
которое себя время от времени проявляет.
В Питере, по-моему, с ним лучше борются. Хотя не могу не
обратить внимания на следующее. Арт-группа "Война" задержана, хотя от ее
действий не по¬страдал ни один человек, даже милиционер. При этом обвиняющийся в
убийстве гражданина Камеруна отпущен под подписку о невыезде. Это к вопросу о
том, кого органы, специализирующиеся на экстремизме, считают более социально
опасным.
Не надо закрывать глаза на то, что в нашем обществе много
националистически настроенных ксенофобов, видимо, от 20 до 40%. Недавно на одном
ток-шоу в Петербурге в прямом эфире был задан вопрос: "Готовы ли вы примкнуть к
тем, кто находился на Манежной площади?". Из 12 тыс. ответивших на этот вопрос
93% сказали "да".
Самое неприятное, что сейчас происходит, это то, что
гражданский протест, по сути, против недемократичности власти, коррупции
милиции, беспомощности правоохранительной системы оказывается более успешным с
точки зрения мобилизации, когда он начинает проговариваться в националистических
терминах, когда "свои" и "чужие" - это этнические номинации, "русские" и
"кавказцы". Вот это самое опасное, что может быть, это, собственно, и есть
переход от веймарского синдрома к нацистскому реваншу. Потому что для прихода к
власти национал-социалистов нужна поддержка общества, требующего социальной
справедливости, но по национальному принципу.
Чудовищно это констатировать,
но, судя по всему, она сегодня в обществе существует в достаточно высокой
степени.